Москва 2066. Сектор - Андрей Лестер

Во второй половине месяца, в воскресенье, я был в гостях у Саши Попова. Он жил в районе Сокольников в старом деревянном доме. Попрощавшись с ним, я сел верхом на своего гнедого жеребца Свифта и успел шагом отъехать от дома Саши метров четыреста, не больше, когда меня догнал на серой лошаденке мальчишка-сосед с криком: «Дядю Сашу убили!» Я развернул жеребца и через полминуты уже стоял на коленях на асфальте, прижимая к себе окровавленное тело друга. Левая сторона лица была раздроблена чем-то тяжелым, вроде обуха топора, в груди торчал кусок заточенной арматуры. Саша был мертв.

Напротив дома Саши была булочная. На порог высыпало несколько человек. Продавщица в белом накрахмаленном кокошнике кричала:

«Они побежали туда!» и показывала рукой. У ступенек булочной лежало тело бойца килограммов на сто тридцать. Его стриженная под машинку голова была вывернута назад, на лице застыла страшная гримаса, изо рта текли пена и кровь: Саша сломал ему шею. Чуть дальше на асфальте корчился и пытался ползти еще один, помельче, с поломанной в плече рукой. «Сколько их убежало?» «Трое!» – крикнула продавщица. «Держите этого!» – приказал я мужчинам и бросился в погоню. Я догнал их на углу улицы Матросская тишина. Топор, наверное, они выбросили, в руках у одного был арбалет, еще двое достали ножи. Это были не просто грабители, они умели драться и, прежде чем я убил двоих, успели полоснуть меня разок по груди. Арбалетчику я сломал кисти рук и некоторое время пытался узнать у него, кто их послал. Удалось выяснить, что они хотели ограбить ювелира, жившего этажом ниже Саши, а планировал все тот, стотридцатикилограммовый, оставшийся лежать на дороге с переломанными шейными позвонками. Зачем нужно было столько оружия для простого ограбления, арбалетчик не знал. У меня не было оснований не верить ему, и несколькими ударами в голову я убил и его.

Когда я вернулся, последнего, которому Саша сломал плечо, мужики не дали мне. Вскоре приехал Семиглазов и забрал его.

На ступеньках булочной сидела девушка в разорванном платье, которое она придерживала руками на груди.

Продавщица рассказала, что эти пятеро были в булочной и ели, стоя у столика, блины, наблюдая, как я у подъезда прощаюсь с Сашей, затем вышли и направились в дом. Через несколько секунд раздался крик дочери ювелира, выбежал Саша, и случилось то, что случилось.

Зачем они грабили днем и зачем, словно специально, поднимали шум? Было только одно вразумительное объяснение. Кто-то хотел предупредить меня, но сделать это так, чтобы я и догадывался и сомневался одновременно. Если это так, то на тот момент эти люди добились своей цели.

В тот день, глядя на громадное мертвое тело стриженого бойца, я понял, что тихие, если это необходимо, убивают не менее эффективно, и Саша наверняка справился бы с двумя-тремя, но их было пятеро.

Нам так и не удалось доказать, что Бур причастен к убийству моего друга, так же как нет и сейчас у меня доказательств, что он замешан в том, что случилось с Катей.

Сашу похоронили под Волоколамском, где жила его мама, на сельском кладбище, на горочке, на которой мы с ним однажды сидели, смотрели в даль, и я сказал: «Знаешь, я наверно, женюсь на Регине». Саша промолчал. «Мне страшно», – сказал я. «А представляешь, как из-за этих взгорков выползали немецкие танки? – сказал Саша. – Нет? А я всегда, лет с четырех, не мог спокойно смотреть на тот холм. Мне всегда казалось, что они вот-вот появятся и поползут».

Он был и остается моим самым лучшим и единственным другом.

Я чувствую, что Наблюдатель близко. Я не могу понять, имеет ли он тело и прячется от меня, или растворен в воздухе, в предметах, и даже во мне самом. Но я вслушиваюсь, поворачиваю лицо и спрашиваю его: «Каков смысл? Зачем нужно было заводить всю эту комедию с боеприпасами и огнестрельным оружием, если все равно происходит такое?»

Через несколько дней появился Изюмов. Я не видел его с тех пор, как забрал у него Анжелу, то есть с того самого дня, когда он оплакивал акции энергетических компаний, а Бур назвал его говном.

Я был у Лены, на Измайловском бульваре. Анжела – в ближайшем, как говорили когда-то, Подмосковье, в одной прекрасной семье, у крепких и надежных тихих людей.

Изюмов приехал под подъезд на крошечном гольф-каре с салатовым навесом. Это было бы смешно, если бы в ту минуту, когда я увидел его, я не думал о том, что, пожалуй, им известно обо мне слишком многое.

Юра не похудел, но на жирном лице его появилось выражение какого-то скользкого благообразия.

Я не пустил его в дом Лены, мы вышли во двор и сели на скамейке под голубятней. С этой точки хорошо просматривались все подходы, и никто не смог бы приблизиться неожиданно.

Изюмов сказал, что знает о гибели Саши и сочувствует мне.

– Юра, давай ближе к делу, – сказал я, осторожно потрогав то место в кармане куртки, где лежал мобильник.

Мобильник был мертв, но стоило Анжеле захотеть поговорить со мной, он бы ожил. Я не хотел, чтобы это произошло в присутствии ее отца.

– Я не прошу вернуть дочь, – сказал Изюмов. – Знаю, что с тобой договориться нельзя. Ты всегда был жестоким. Еще со школы. Помнишь, как мы закаляли волю и бегали с тобой вдоль трассы босиком? Я сбил ногу об острый камень, текла кровь, но ты не захотел остановиться.

Я молчал.

– А помнишь, как ты сказал Толику: «С такими, как ты, мы не дружим»? Ты никогда не был снисходителен к человеческим слабостям. В тебе не было ничего, как бы это сказать… Ничего домашнего.

Слова о жестокости забавно звучали в устах человека, сделавшего карьеру в спецподразделении и еще недавно за безделицу пытавшего своего студенческого друга.

– Слышал, как ты убил этих грабителей. Весь Сектор, вся наша интеллигенция ужасались этой истории.

– Переходи к делу, – повторил я.

– И вот этот вот шепот. Я помню, в институте мне даже нравилось, что ты никогда не кричишь, а вот так шепчешь, и умные боятся, а дураки ждут, когда ты начнешь ломать им носы. Но потом я стал этот шепот ненавидеть.

Я встал.

– Ладно, ладно, – заторопился Изюмов. – Сейчас перейду к делу. Просьба маленькая и очень простая. Попроси Анжелу, чтобы она позвонила матери.

Я сел.

– Мы все свои мобильники всегда держим в готовности. Всегда заряжены, лежат по всей квартире. Вот мой Vertu, – он достал из кармана золотой аппаратик и показал его мне (не упустил возможности порисоваться), – всегда со мной. Мы думали, что она хоть разик позвонит нам. Лиля каждый день плачет.

– А вы зачем, кстати, уехали в Сектор? – спросил я.

– Зачем? Разве можно здесь жить! – воскликнул он.

«Откуда он узнал?» – подумал я. Бур не мог ему рассказать. Вспомнил, как мы звонили ему со складов? Сопоставил тот звонок с нашим визитом к нему в Балашиху? Может быть, Лиля подслушивала под дверями, когда Анжела демонстрировала нам с Буром свои способности? Как бы то ни было, это не было похоже на разводку. Он знал. Значит, теперь нас по меньшей мере четверо: я, Бур, Изюмов и Лиля. Если они не рассказали кому-то еще. И это всё очень плохо.