За Уральским Камнем - Сергей Жук

— Почему сестра?! — выдохнул Алей. — Ты будешь моей женой!

— Возможно, и так, но после того, как уничтожим русские города, — уклончиво ответила княжна.

— Хорошо! Не пройдет и месяца все русские дружины выйдут в степь. Я буду исполнять все твои указания! — запальчиво выкрикнул хан и привлек Анну к себе.

Теперь растерялась княжна. В юрте они были двоем, и насилие остановить было некому. Она слабо сопротивлялась, обдумывая свои действия, надеясь больше на случай. И действительно, закричали постовые, и вбежал десятник.

— Хан, русские хватились княжны. Ищут по воде и по берегу.

— На берегу остался след от лодки. Если его найдут, я не смогу оправдаться. Везите меня срочно обратно, — приказала десятнику Анна, чем удивила его до глубины души.

Хан Алей подтвердил указание, и Анна бегом бросилась к берегу, где в лодке ожидал ее тот же молчаливый человек. Приподняв платье, она ловко запрыгнула в лодку. Человек улыбнулся, ощерив рот. Анна заметила, что язык у него отрезан.

— Это хорошо! — отметила она. — Если застанут вместе, не сболтнет лишнего.

Крики слышны и на воде, и на суше. Анна снова пробирается сквозь кусты. Луна скрылась за облако, ночная мгла на короткое время закрыла все от глаз. Только отблески факелов давали ориентир. Княжна различила голос Шорина, что обрадовало ее и придало уверенности. Она тоже откликнулась. Василий и Анна были уже рядом.

— Аннушка, где ты была, что случилось? — тревожно воскликнул Шорин.

— Успокойся, княже! Все хорошо, — чуть позевывая, отвечала княжна. — Просто встала по нужде, а тут ночь такая чудесная, прогуляться захотелось и слегка заплутала. Не сердись, сам взгляни, правда, чудесная ночь?

Князь Шорин оглянулся вокруг. Ничего чудесного он не увидел, но чувство стыда охватило его.

«Княжна по интимному делу поднялась, а я, не разобравшись, шум поднял, ей сейчас, наверно, неудобно перед мужиками, вон стоят, таращатся», — подумал князь, а вслух произнес:

— Извини, дорогая! Я сильно испугался за тебя.

— Ничего, княже, — тихо и ласково произнесла Анна. — Пойдем, любимый, спать, до рассвета еще есть время.

Август 1910 года. Город Тобольск.

Лето в разгаре, и стольный город Сибири Тобольск снова в тревогах. Нынче здесь на воеводстве сидит князь Иван Михайлович Катырев-Ростовский. В прошлом году он прибыл в Сибирь и быть ему на воеводстве еще долгие годы.

Сейчас, сидя в палатах, воевода изучает донесения из Великой степи, будь она неладна. Нынче хан Алей активен как никогда. Наскочит на город малой ратью, спалит посевы и заимки, порубит тех, кто не успел скрыться за стенами, и, не принимая боя, уйдет под другой город или в степи растворится.

Войско у Алея хоть и невелико, но состоит большим числом из ногайцев, а те отличные воины. Погромив Уфимский уезд, сожгли Кинырский городок, затем объявились под Тюменью. Но спасибо Господу, Тюменский воевода Семен Волынский вовремя был упрежден. Некто служилый, конный казак Гришка Пушников, сообщил о приближении орд, и тех отогнали. Хан Алей ушел в степь, теперь вот опять объявился. уже под Туринском. В Тарском уезде калмыки огнем прошлись. Если они соединятся, то Тюмени несдобровать, а то и на Тобольск орда может пойти.

Князь Иван Михайлович уже забрал из Верхотурья и Березова охочих людей, стрельцов и часть служилых казаков. Они сейчас в степи за Алеем гоняются.

— Сколько раз ловили царевичей, а затем царским указом отпускали, — рассуждал он. — Нынче, если словим Алея или кого другого из царевичей, велю сразу удавить, в Москву отправлять не буду, там сейчас не до них.

К воеводе впустили посыльного.

— Путилка Афанасьев, из Тары, — представился казак, — отписка тебе, воевода, от князя нашего Ивана Масальского.

Отписка гласила:

«Калмыки приходили под Тарский город войной, много коров и лошадей угнали, волость повоевали, десять человек побили. Отняли озера, где соль берем, варни пожгли. Самим не можно справиться с калмыками, воинских людей мало. Прошу тебя, воевода Иван Михайлович, вели охочих людей по городам собрать и воевать калмыков в Тарском уезде».

— Второй год соли из Тары не будет! — заохал воевода. — Совсем худо! Чем оклад на жалованье давать будем. В Тобольске соль уже закончилась, из Тюмени берем, а если и там соляные варни пожгут, что тогда? Служилый народ терпеливый, деньги могут подождать, а вот соль надобна. Запасов не сделать, да и промысла не будет.

То же время, недалеко от города Березова.

Торг на Мангазее нынче удался на славу. Купцов из Москвы не было, иноземцам тоже все ходы перекрыли, а мягкой рухляди вдоволь. Большой барыш достался поморским и усольским купцам. Весь товар из амбаров выгребли, но пушнину скупили всю. Редкая драная шкурка осталась у промышленных и самояди. Вот и купчина из Пустозерска, Степан Федотов, на славу торговлю справил и возвращается к себе домой. Мягкую рухлядь он продаст голландским или шведским купчишкам прямо у себя в Пустозерске. Вот только не продешевить! Торопиться не будет. Узнает цены на торгах в Сольвычегодске, а уже потом начнет торговаться. Копейки не упустит, знай наших. У иноземцев и так немалая выгода. Ехать никуда не требуется, риска никакого. Взял рухлядь — и сразу на корабль. Строил планы Степан, развалившись в ладье.

Северным ходом пойдет домой, через Уральский Камень, прямо к себе на Печору. Трудно было выправить дорожные документы, ведь запрет на северный ход имеется. Много подарков пришлось отвалить таможенному голове в Мангазее. Но купец все равно в выгоде. Дорога через Верхотурье гораздо длиннее, денег и времени уйдет куда больше. Березов уже рядом. Отметить документы, приобрести кое-какую справу, и вперед через камень. Спокойное течение мыслей у Степана прервал оклик одного из служак.

— Степан! Командуй к берегу, ладья прохудилась. Не дай бог, рухлядь подмочим.

— К берегу, привал! — заорал купец. Он хоть и спешил, но перспектива сушить меха не вдохновляла, да и размяться хотелось.

Охрана и служки принялись разгружать струг. Затем завалили ладью набок и в носовой части обнаружили повреждение. Разошлись доски, без пакли и смолы не обойтись. Смеркалось, пришлось отложить работы до утра. Каждый привычно занялся своим делом по устройству лагеря.

Не было ощущения тревоги, всеми владели думы о родном очаге и близких людях. А между тем сотни враждебных глаз наблюдали за ними. Весь день разведчики сопровождали их струг, чтобы не прозевать этого часа. И он настал — час смерти.

Со всех сторон засвистели стрелы. С близкого расстояния они глубоко впивались в незащищенные тела, не оставляя шансов выжить. Охрана среагировала сразу, дав залп из ружей, но врага это не остановило. Живые пытались добраться до оружия, но все было тщетно. На каждого насело по пять, а то и до десяти человек. Отбивались чем могли, но их судьба была решена. Один за другим падали русские на землю, сраженные стрелой или заколотые ножом. Последним пал Степан. До последнего вздоха он защищал свое добро. Он ни секунды не сомневался в своей победе. Великая досада и удивление отразились на его лице, когда, утыканный стрелами, он потерял возможность двигаться и, умирая, рухнул на землю.