Флаги осени - Павел Васильевич Крусанов

в ней, войду в неё – куда я денусь? Вправлюсь в иной мир с нею вместе? Интересно, какие там надои свиного молока?»

Нащупав в темноте прежде замеченную им у дверей зала, где он сбросил с плеча сумку, швабру, Егор положил её на пол под объект. Отошёл в сторону, поймал ракурс, посмотрел, так ли лежит, вновь подошёл и поправил, уточняя. Относительно прежнего положения линза сдвинулась в сторону балкона и слегка развернулась против часовой стрелки. От пола же её нижний край теперь находился ровно на уровне Егоровых глаз.

Удовлетворившись изысканием, Егор включил свет.

На этот раз Тарарам предложил действовать следующим образом: принести в зал два стола и поставить их друг на друга – так, чтобы Насте не пришлось прыгать с лестницы на пол, а осталось бы только взобраться на расположенные под, как она однажды выразилась, «зелёноструйной волевоплощалкой» столы и, преисполнясь отваги, сделать шаг, решительно пройти сквозь испытание чужой пустотой. Помимо удобства исполнения задуманного, в этом случае появлялась возможность задержаться и некоторое время провести внутри невидимого при включённом освещении инопространственного пузыря. Ну а Рома с Егором, взобравшись с двух сторон на стулья, Настю бы подстраховали…

Задерживаться в пузыре Настя категорически отказалась. А пройти… Ну что ж, она сама на это вызвалась, она пройдёт…

План был принят. Егор с Ромой принесли из кулуаров столы и, ориентируясь по ручке швабры, водрузили их друг на друга – столешница верхнего оказалась как раз на высоте Егоровых глаз, а лежащая на полу швабра делила конструкцию пополам. В целом архитектоника выглядела надёжной. По бокам столов поставили два стула, после чего у торца установили стремянку.

– Давай, – сказал Тарарам Насте, – дерзай. Ещё немного, и самое твоё заветное желание исполнится.

Настино лицо отчего-то было бледным. Тем не менее она решительно взобралась на стремянку и, сперва испытав место ногой на предмет его крепости, встала на краю верхнего стола – перед невидимой, бесплотной и физически как будто бы никак не ощутимой преградой. Рома с Егором быстро подхватили стремянку и расставили её возле противоположного края постройки.

– Давай, – вскочив на стул, снова поторопил Настю Тарарам и, не удовлетворившись сказанным, скомандовал: – Пиль!

– Подожди, – встрепенулся Егор. – Стой.

Настя, впрочем, и так стояла без движения, не то внутренне примеряясь к первому шагу, не то просто схваченная столбняком.

Егор метнулся к дверям зала, расстегнул сумку и достал из неё незачехлённую скрипку-«половинку», а вслед за ней – слегка махрящийся конским волосом смычок. Эту «половинку» когда-то мучила его сводная сестра. Впоследствии, ввиду очевидной и, пусть с разными чувствами, но всё же всеми признанной бесперспективности, учёба не имела продолжения, а сегодня утром Егор, вспомнив о несчастной, претерпевшей муки ада скрипке, съездил к отцу и одолжил давно заброшенный на пыльные антресоли инструмент. Разумеется, скрипка была не настроена, но Егор счёл этот факт несущественным – ведь настройка его собственного голоса тоже, мягко говоря, оставляла желать лучшего.

Настя, казалось, Егоровой заботы не заметила. Она вообще как будто ничего вокруг не замечала – лицо её по-прежнему было бледным, плечи слегка трепетали, а взгляд, найдя в пространстве какую-то невидимую, но ужасно липкую точку, остановился и словно бы полностью в этой точке увяз. Егор положил скрипку и смычок на пол возле стремянки, после чего занял свою позицию на стуле.

– Ну, иди же, – подбодрил Настю Тарарам. – Хочешь жить – сумей родиться.

Словно разбуженная этим напутствием, Настя вздрогнула и сделала осторожный шаг. Егору снизу показалось, что воздух вокруг неё, стол под ней да и всё окружающее пространство колыхнулись, будто были киселём с подвешенными в нём сгустками разной плотности. Настя сделала ещё один шаг, и мир в глазах Егора опять качнулся, как при небольшом светопреставлении. После третьего шага Настя оказалась на противоположном краю стола и ухватилась за стремянку. Егор не представлял, как сам выглядел после прыжка сквозь воспалённое пространство, но при виде одолевшей грань миров Насти страх ударил в его сердце. Какое-то невозвратное отсутствие читалось в её взгляде, какое-то далёкое, нездешнее парение… Катенька рванулась по стремянке вверх и, бормоча слова, какие говорят тяжело больным людям или неразумным детям, помогла подруге перебраться на лестницу. Тарарам поддерживал Настю со стула, а Егор уже принимал её, неуверенно перебиравшую перекладины ногами и руками, снизу.

Спустившись со стремянки, Настя сонно, едва разводя веки, посмотрела на Егора и стала тихо оседать на пол. Егор, меча по сторонам испуганный взгляд, подхватил её и крикнул:

– Рома! Стул!

Тарарам подставил стул, но Настя, полностью обмякнув, не удерживалась на нём, клонилась и норовила соскользнуть. Катенька подставила второй стул, а Тарарам выхватил из зрительского ряда ещё пару. Составив стулья вместе один к другому, осторожно уложили на них Настю. Тело её казалось совершенно расслабленным, как тело впавшего в мертвецкий сон пьяницы. Да нет, не казалось, таким бесчувственным, мертвецким на стульях тело и лежало.

– Со мной так же было? – с тревогой спросил Егор.

– С тобой было по-другому, – признался Тарарам. – Так ты другого и хотел.

– Но она ничего не хочет. – Егор недоумённо посмотрел на скрипку. – Что с ней?

Катенька между тем, склонившись над Настей, слушала её дыхание, щупала пульс, трогала лоб и в конце концов констатировала:

– Да она просто спит.

Тарарам бросил взгляд на Настино лицо, к которому уже возвращался здоровый цвет, и подтвердил:

– Точно – спит и видит сон.

Егор тоже посмотрел на Настино лицо – глазные яблоки под её веками вращались, следя за действием, которое послал ей на потаённый экранчик неутомимый мастер сновидений. Какое-то время дыхание спящей было ровным, однако под взглядом Егора оно постепенно стало учащаться, сбиваться с ритма, спотыкаться… Нет, чувств Настя вовсе не лишилась – лицо её смущало внутреннее, из грёз идущее волнение, лицо оживало, но жизнь его была пугающей. Гримаса ужаса сменялась на нём гримасой страдания, губы то дрожали в беззвучных рыданиях, то округлялись в неслышном крике, на лбу выступили капли пота, желваки вздувались на скулах, челюсти сжимались до зубовного скрипа, а влажные шары под трепещущими веками вертелись бешено и страшно. Смотреть на это было невыносимо, но Егор, Катенька и Тарарам, оцепенев, смотрели, зачарованные рвущим Настю в клочья изнутри кошмаром.

Так длилось вечность. Наконец, на самом пике пытки Настя, судорожно вздрогнув всем своим существом, слабо всхлипнула, что в недрах сна равнялось, видимо, нечеловеческому воплю, и открыла круглые, опалённые невыразимой жутью глаза. Кажется, они даже дымились.

– Ну что ты, – Егор брякнулся на колени и погладил Настю по волосам, – что ты… Маленькая