Флаги осени - Павел Васильевич Крусанов

моя. Всё хорошо. Я здесь, с тобой. Всё хорошо. Мы все здесь. Мы с тобой. Бояться нечего. Я рядом. Всё в порядке.

Некоторое время Настя чужим, неузнающим взглядом смотрела на Егора, потом несколько раз сморгнула, и по щеке её покатилась слеза. Слова, которые продолжал бормотать Егор, прежде были ему незнакомы – должно быть, раньше они таились в глубоких хранилищах, как стратегический запас, который скрыт до поры и появляется лишь в нужную минуту, в беде, чтобы поддержать и спасти.

Схватив Егора за руку, Настя рывком приподнялась, села на стуле и, не сводя с Егора глаз, робко улыбнулась.

– Боже мой! – тихо, но с сильным чувством сказала она. – Боже мой! Это же чужой сон! Чужой! Он послан мне по ошибке! Понимаешь? Это не мой сон! Он мне по чину не положен! Я не должна была его видеть! Господи! Такой кошмар не купишь ни за какие деньги, он даётся только за заслуги! А их у меня нет! Понимаешь? Боже мой… Боже мой… Господи, что ж это за бардак в твоём хозяйстве!

Егор с Настей ещё успели крепко обняться, и она всхлипнула на его плече, прежде чем Роме пришлось без лишних сантиментов, как и подобает санитару, пустить в действие буковую рукоятку своего ножа.

Глава 8. Пятница, вечер

1

На этот раз всё обошлось как-то легче, быстрее и безболезненнее, чем в случае с чудесным распевом Егора. Насте даже не успели вызвать неотложку, так как уже через пару минут после настигшего её приступа судороги стихли, она открыла опустевшие глаза и слабо, одними губами с не обсохшей в уголках пеной, улыбнулась хлопочущей над ней Катеньке. Тарарам не удивился. Как известно, русские женщины двужильные. Они выносливее мужчин, ангельски терпеливы и даже, как выяснили любящие определённость немцы, горят дольше.

Катенька отвезла нетвёрдо стоящую на ногах Настю домой; Рома с Егором тоже отправились по норам осмысливать случившееся.

Потолок требовал побелки – с годами цвет его стал сероватый, местами штукатурку испещрили трещинки, лепной бордюр отдавал желтизной, в углу качались на лёгком сквозняке мохнатые от пыли паутинные пряди, а возле окна виднелось пятно от давней протечки в форме небывало крупной цветной капусты. Обоям на стенах тоже было лет пятнадцать-двадцать, соответственно чему они и выглядели. Дневной свет без умысла, просто одним своим присутствием подчёркивал изъяны интерьера – для борьбы с его (дневного света) бесцеремонностью на карнизе висели плотные занавески, но сейчас они были раздёрнуты. Тарарам лежал на тахте лицом вверх, закинув руки за голову. Его ничуть не волновал вид запущенного жилища – к понятию «дом» он относился спокойно, без истерик и требования к логову имел весьма скромные, – пожалуй, запустения он не видел вовсе. Не видел и размышлял о материях совсем иного рода.

«Ангельское терпение… – предавался раздумью Рома. – Надо признать, что про терпение ангелов нам ничего не известно». В былом Тарарам припадал к истокам – от Оригена и Ареопагита до Брянчанинова и Карсавина. «Напротив, – размышлял он, – нам известно про ангельское нетерпение. То самое, следствием которого явились ревность и мятеж. Ревность, мятеж и низвержение восставших в дольний мир». Далее Рома подумал, что так тому, пожалуй, быть и следует, поскольку ангелы по сути – существа служебные, и им, безукоризненным вассалам, не пристало заноситься и по собственной воле обнаруживать качества, присущие Владыке. Зато Господь – Тот да, Тот образец безграничной выдержки. Это осознаёшь не сразу, но, однажды осознав, тут же понимаешь, что иным и не может быть Отец достоинств. Создатель – Бог терпения. Об этом хорошо писал дьякон Кураев. Всетерпение – такое же существенное качество Бога, как всеведение, вездесущность, всемогущество и всеблагость. И это один из самых важных уроков Библии. Взять, например, хотя бы акт творения. То, что Господь измышлял мир целых шесть дней, свидетельствует первым делом о том, что Он способен мириться с недоделками и умеет принимать несовершенство. Ведь в первый день земля вышла «безвидна и пуста», и даже твердь ещё не поднялась, чтоб отделить воду от воды, однако Бог не счёл такую землю браком, творческой неудачей и не распылил её в ничто от огорчения. Он был удовлетворён тем, что вышло, как первым шагом на пути к мерцающему в грёзах блеску. И так Он благословлял каждый день Своего, ущербного покуда, создания, ещё несовершенного, промежуточного, не заселённого признательными тварями. По существу, мир и сейчас далёк от совершенства, по крайней мере – мир людей, но ничего, Он попускает…

И вот ещё – грехопадение. После грехопадения первых людей Господь не стёр их вовсе с лица Своего творения. Он отстранился, и даже раскаялся, и «воскорбел в сердце Своем», что создал человеков на земле, но Он не оставил их, дал Ною и сынам его возможность выгрести. Это ли не пример Божественного терпения? И не потому ли Златоуст сравнивал Творца с хлеборобом? Что решит дитя асфальта, вскормлённое «быстрой едой» и ни разу не нюхавшее флоксы на бабушкиных шести сотках, когда увидит человека, бросающего семена гречихи в землю? Оно решит, что дядя съехал с петель – вместо того, чтобы сварить из готовых зёрен вкусную и полезную кашу, он сыплет их в пашню и просит у неба дождя, чтобы зёрна скорее сгнили. Такой логике его учат на экономическом и юридическом факультетах. Но труд хлебороба учит терпению. Когда земледелец посеял семена, ему остаётся лишь ждать урожая. Потому и Христос не велел апостолам до времени приступать к жатве. Терпение, друзья, имейте терпение. Дети, юные мичуринцы, получив семена, посадят их в грядку и после каждый час будут приходить и смотреть, не проклюнулись ли ростки. В конце концов они разроют землю, желая убедиться, что семена пошли в рост, и добьются того, что те вообще не взойдут. Потому что дети не знают, как следует обходиться с живым. Они не умеют ждать, у них для этого нет времени и выдержки. Другое дело Господь: у Него много времени, и то, что Он сотворил жизнь на земле – свидетельство Его безмерной сдержанности.

Именно так: Бог Библии – терпеливый земледелец, а не могучий чародей с деспотическим нравом. И выдержка Его выше человеческой. Не потому, что Он старше, а потому, что без изъяна. Как поступают люди, имеющие силу, а стало быть (даже Катенька заметила), и право, когда видят, что мир, который они строят, который по своему замыслу вызвали к жизни, в одном месте им не удался, в другом противится их