Покрашенный дом - Джон Гришэм

Бабка понимала, что переубедить его не удастся.

– Если он умрет, то по твоей вине, - заявила она.

– Да не умрет он, Рут, - сказал Паппи. - А даже если и умрет, это не наша вина. Это ж Хэнк ему ребра сломал.

Мама ушла внутрь дома. Она опять плохо себя чувствовала, и я уже начал за нее беспокоиться. Разговор перешел на хлопок, и я ушел с веранды.

Я пробрался на задний двор, где сидел Мигель, недалеко от лежащего Ковбоя. Оба они как будто спали. Тогда я проскользнул в дом и пошел посмотреть, как там мама. Она лежала на кровати с открытыми глазами.

– Ты как, мам? - спросил я.

– Ничего, Люк. Не волнуйся.

Она бы в любом случае так ответила, независимо от того, как на самом деле себя чувствует. Я немного постоял рядом, опершись край постели, а когда уже готов был уйти, спросил еще раз:

– Ты уверена, что у тебя все в порядке?

Она потрепала меня по руке и ответила:

– Все у меня в порядке, Люк.

Я пошел в комнату Рики, чтобы взять бейсбольный мяч и перчатку. Когда я тихонько выбрался из кухни, Мигеля на задней веранде уже не было. Ковбой сидел на пороге веранды, свесив ноги вниз и прижимая левой рукой к груди лед. Он все еще пугал меня своим видом, но в его нынешнем состоянии вряд ли он смог бы причинить мне вред.

Я с трудом сглотнул, потом протянул ему мяч, тот самый, что сломал ему ребра, и спросил:

– Как ты делаешь такую крученую подачу?

Недоброе выражение на его лице немного сгладилось, он даже почти улыбнулся.

– Встань вон там, - сказал он, указывая на траву рядом с верандой. Я спрыгнул вниз и встал рядом с его коленями.

Ковбой взял мяч, причем его указательный и средний палец легли точно на шов.

– Держишь вот так, - сказал он. Тому же учил меня и Паппи. - А потом резко поворачиваешь, - продолжал он, поворачивая кисть так, что в момент броска его пальцы оказались внизу, под мячом. Ничего нового. Я взял мяч и проделал все, как он учил.

Он наблюдал за мной, не говоря ни слова. Намек на улыбку с его лица уже исчез, и мне показалось, что ему очень больно.

– Спасибо, - сказал я. Он едва кивнул в ответ.

Тут мой взгляд наткнулся на кончик его выкидного ножа, который торчал из переднего кармана его рабочих штанов. Я ничего не мог с собой поделать - стоял и пялился на него. Потом поднял глаза на Ковбоя, а потом мы оба одновременно посмотрели на его оружие. Он медленно вытащил нож из кармана. Ручка ножа была темно-зеленая и гладкая, с резьбой. Он подержал нож передо мной, чтобы я его хорошенько рассмотрел, потом нажал на кнопку, и лезвие выскочило наружу. При этом оно щелкнуло, и я отпрянул.

– Ты где такой достал? - спросил я. Дурацкий вопрос, конечно. Он не ответил. - Еще раз так сделай, - попросил я.

Молниеносным движением он прижал нож к ноге, убирая лезвие обратно в ручку, а потом взмахнул ножом у меня прямо перед носом, нажав на кнопку и выкинув лезвие.

– А мне можно? - спросил я.

Он отрицательно мотнул головой.

– Ты кого-нибудь им уже порезал?

Он притянул нож к себе и, бросив на меня гнусный взгляд, ответил:

– Многих.

С меня было вполне достаточно. Я отошел назад, а потом рысью убрался за силосную яму, где я мог побыть в одиночестве. Целый час я бросал себе мячи и ловил их, надеясь, что Тэлли снова отправится на речку и будет проходить мимо.

Рано утром в понедельник мы в полном молчании собрались возле трактора. Больше всего мне хотелось проскользнуть обратно в комнату Рики, залезть в постель и заснуть на несколько дней. И чтобы никакого хлопка, никакого Хэнка Спруила, ничего, что так портит жизнь. «Зато мы зимой можем отдыхать», - любила повторять Бабка, и это было действительно так. Когда урожай хлопка собран и поля вспаханы, наша маленькая ферма на все холодные месяцы впадает в спячку. Но в середине сентября холода еще остаются далекой мечтой.

Паппи, мистер Спруил и Мигель собрались возле трактора и о чем-то разговаривали, а остальные пытались прислушиваться. Мексиканцы, сбившись тесной группой, ожидали неподалеку. Был разработан план, согласно которому они начнут собирать хлопок возле амбара, чтобы добираться до поля пешком. Мы, арканзасцы, будем работать немного дальше, а прицеп для хлопка будет служить разделительной линией между обеими группами. Надо было держать дистанцию между Хэнком и Ковбоем, иначе произойдет еще одно убийство.

– Мне больше не нужны неприятности, - услышал я слова Паппи. Все понимали, что выкидной нож у Ковбоя всегда в кармане, и сомневались, что у Хэнка, каким бы тупицей он ни был, хватит дурости снова полезть в драку с ним. За завтраком в то утро Паппи высказал предположение, что Ковбой не единственный среди мексиканцев, у кого есть нож. Одно неудачное слово со стороны Хэнка - и вокруг будут сверкать сплошные выкидные ножи. Это мнение разделял и мистер Спруил, который убеждал Паппи, что никаких неприятностей больше не будет. Но к тому времени уже никто не верил, что мистер Спруил - или кто угодно другой - может контролировать поведение Хэнка.

Прошлой ночью шел дождь, но на полях не осталось и следа от него; хлопок стоял сухой, почва пылила. Но Паппи и отец видели в этом дожде предзнаменование грядущих неизбежных наводнений, и теперь выглядели крайне озабоченными, что передавалось, как заразная болезнь.

Урожай в этом году был просто отличный, но у нас было всего несколько недель в запасе, чтобы все убрать, прежде чем разверзнутся хляби небесные. Когда трактор остановился возле прицепа, мы быстро разобрали свои мешки и полезли в заросли. Со стороны Спруилов не слышалось ни смеха, ни пения; от мексиканцев, оставшихся в отдалении, не доносилось вообще ни звука. Поспать я не рассчитывал, поэтому собирал волокно так быстро, как мог.

Солнце поднималось, испаряя росу с коробочек и волокна. Тяжелый воздух прямо-таки лип к коже, одежда была насквозь мокрая от пота, пот капал с лица. Некоторое преимущество небольшого роста заключалось в том, что стебли хлопчатника по большей части были выше меня и я хоть частично, но был в тени.

* * *

Два дня напряженных сборов хлопка - и наш прицеп был полон. Паппи повез его в город; это всегда делал Паппи, а не отец. Точно так же как с мамой и огородом. Это была одна из тех обязанностей, которые были распределены задолго до того, как появился я. А мне полагалось ездить с Паппи, и я всегда радовался, потому что это означало поездку в город, пусть только до джина.

Мы быстро поели и, сев в грузовичок, поехали в поле за прицепом с хлопком. Мы залезли на него и закрепили брезент, чтобы хлопок не унесло ветром. Это ж настоящее преступление - позволить улететь хоть одной унции добра, в сбор которого вложено столько трудов!

Когда мы подъезжали к дому, я увидел мексиканцев - они сидели за амбаром тесной группой и медленно жевали свои тортильи. Отец был возле сарая для инструментов, латал шину от переднего колеса трактора «Джон Дир». Женщины мыли посуду. Тут Паппи вдруг остановил грузовик. «Побудь здесь, - сказал он. - Я сейчас вернусь». Видимо, что-то забыл.