Пуля для карателя - Александр Тамоников

Иван еще не принял решения, а где-то справа опять образовался шум, и из-за угла под конвоем карателей повалила очередная партия штатских! В основном женщины и еще несколько стариков. Молодая панночка с серым от потрясения лицом прижимала к груди годовалого ребенка, который исходил благим ревом. «Поторапливайтесь, падлы! — развязно вопил долговязый каратель. — А то вдруг не успеете!» Остальные гоготали — мол, успеют, к господу богу никто не опаздывает!

Людей теснили к стене — пинками и прикладами. В этой партии было человек двенадцать. «А ну, встали мордами к стене! — заорали каратели. — Стоим, не шевелимся! Сейчас вылетит птичка!» Расстрельная команда прервала беззаботный перекур и, встав в цепь, передергивала затворы «Маузеров». Рявкнул унтер-офицер, руководящий мероприятием, вскинул руку.

Иван бы не остался в стороне. Все некстати, явно не по силам, но смотреть, как убивают женщин… Он уже целился в «дирижера», собравшегося взмахнуть «оркестровой палочкой». У Ковальского первого сдали нервы. Он вскочил с автоматом наперевес — весь багровый, искаженный, заорал дурным голосом:

— Ludzie, wchodzą!!! (Люди, ложитесь!)

Все упали на землю — пусть и не сразу, вразнобой, не очень быстро. Ковальский поливал огнем, прижав к плечу откидной упор. Длинными очередями — по пять — по шесть патронов. Магазин быстро иссяк, но это уже не имело значения. Вступили остальные — Иван, Маранц, Кембл. Что-то злобно выкрикивала Маша, паля из пистолета. Унтер повалился с первой очереди. Остальные рассыпались, кто-то упал, обливаясь кровью, другие стали прыгать, вертеться. Третьи — самые умные — поползли к ближайшим укрытиям. Но и их догоняли пули — плотность огня была высокая. Каратели в страхе кричали. Один вскочил, схватил молодую женщину, оказавшуюся неподалеку, чтобы ею прикрыться, но пуля пробила лодыжку, и он покатился, вереща. Юзеф метким выстрелом поразил мишень в окне второго этажа — отшатнулся вояка, целящийся из карабина, сгинул во мрак с окровавленной грудью. Поднялся какой-то заморыш, побежал к пролому в стене. Пули разодрали гимнастерку на спине, испортили ее безнадежно. Боец кричал как подорванный, катаясь в цементной пыли. Маша перебежала на правый фланг с пистолетом в руке, где за машиной прятались еще двое, упала на спину и стала стрелять по ногам, исполняющим какой-то диковатый степ. Один упал с пробитой ногой, получил вторую пулю — в бок. Мария, пригибаясь, побежала к машине.

— Маша, осторожно! — взревел Иван.

Второй каратель сообразил, что долго так не пропляшет. Помчался прыжками за пределы кабины, выскочил с ошарашенной физиономией и глазами навыкат, полоснул из «МР-40». Маша увернулась, но споткнувшись, тут же упала. Иван что-то бешено орал, автомат трясся в руках. Карателя отбросило к глухой стене, он сполз по ней, расставив зачем-то руки, и сел, сделав тупое и предельно мертвое лицо.

— Маша, ты в порядке?!

— Да! — Она пыталась подняться, ногу защемило в какой-то щели, и она, чертыхаясь, пыталась ее вырвать.

На месте побоища стояла густая пыль. Януш вставил новый магазин, стрелял без передышки, орал как оглашенный:

— Получайте, твари! Жрите, гости нашего города, пся крев вам в душу!!!

— Иван, я с фланга зайду, посмотрю, не остался ли кто! — выкрикнул Джерри Кембл и, на корточках подавшись куда-то влево, завилял между мусорными кучами и горками из брусчатки. Пусть идет, он здесь уже не нужен… Возможно, что зацепило кого-то из штатских, лежащих у стены — об этом в дыму и гари было трудно судить. Но едва оборвалась стрельба, послышались крики, люди завозились в облаке пыли и пустились наутек — поодиночке и мелкими группами. Они хромали, держались друг за друга, пропадали за углом. У старика была прострелена нога, его волокли под мышки две женщины. Пустырь опустел, остались только мертвые тела в казенном обмундировании.

— Маша, Тельма, не подходить, держаться сзади! — крикнул Иван.

Пошли втроем, перезарядив автоматы, переступали через битые кирпичи, обломки фонтана. Пальцы дрожали на спусковых крючках, нервы натянулись до упора. Перекатился раненый каратель. Юзеф не страдал жалостью к павшим — стегнул очередью, раненый утих. Вскочили двое — без оружия, без головных уборов, с перекошенными рожами, бросились к зданию, где зияли проломы. И ведь поздно среагировали! Иван с Ковальским открыли беглый огонь, и надо же — промахнулись! Опомниться не успели, как один влетел внутрь, другой, бегущий правее, перевалился в свой пролом, отбивая бока, захрустел в темноте кирпичами. Злость взяла нешуточная. Иван помчался, лавируя между препятствиями, нырнул в пролом, пригибая голову. Ковальский влетел в здание параллельным курсом и сразу начал стрелять, издал торжествующий вопль, словно охотник, подстреливший знатную добычу. Здесь все просматривалось насквозь! На чем держались верхние этажи, непонятно — возможно, на вертикальных опорах, разбросанных по пространству. Этот парень тоже далеко не ушел, пробежал пятнадцать метров и увяз в хаосе разбитых стен и мебели. Он скулил, как подстреленная собака, полз на четвереньках…

Иван догнал его, пнул пяткой по заднице. Каратель потерял устойчивость, начал падать и, треснувшись лбом о кусок кладки с задубевшим цементом, завыл так, что тошно стало. Он перевернулся на спину — резко, чтобы не подстрелили в затылок, замахал руками, захрипел с дрожью:

— Nicht schießen… Nicht schießen…

По-немецки он говорил с трудом, ему было не больше сорока, явно солдат подразделения Каминского, судя по характерным форменным атрибутам. Он не пытался подняться, с мольбой протягивал руки, что-то лопотал, путая русские и немецкие слова.

— Откуда родом? — строго спросил Иван.

— Вы русский… — затрясся каратель. — Вы русский… Я не стрелял в этих людей, Христом-богом клянусь, не стрелял… Меня заставили, я в сторону стрелял…

— Родом, говорю, откуда, чучело?

— С России я, с Воронежской области, поселок Прокатный…

Иван поморщился — такую область испоганил.

— Номер части?

— 4-й полк 45-й стрелковой дивизии 5-й армии генерала Потапова… В июле 41-го обороняли Киевский укрепрайон, взяли в плен, когда я был контужен, заставили сотрудничать… Я не сам, поверьте… Я сам бы никогда… Я хотел застрелиться, но патроны кончились…

Зато сегодня их хватает. Иван бы еще поговорил, расспросил бы, чтобы понять, откуда берутся такие гниды, но время поджимало. Он выстрелил предателю в сердце, равнодушно смотрел, как тот совершает свой последний вздох. Под Киевом Красная армия дралась с отчаянием обреченных, а 5-я армия Потапова вообще совершала невозможное, проводя невероятные маневры и нивелируя понятие «блицкриг». Но сволочи и трусы были везде…

Он прислушался, покрутил головой. Как-то тихо становилось. В нескольких метрах возвышалась спина Ковальского. В ногах у Януша корчился белобрысый паренек, подстреленный в плечо. Он что-то бормотал, глотая кровь, таращился с мольбой, как на божью икону, прятал под себя левую руку с повязкой польского полицейского. Януш целился из автомата, но колебался, не стрелял, лишь морщил лоб, раскусывал до крови губы. Иван поднял автомат, прошил полицая очередью и проворчал: