Выбор Кота - Эрик Найт

— Остается: быстро и безопасно.

— Так и поступает большинство Котов. Прежде всего — быстро. Лично я предпочитаю какое-то время сживаться с заданием. И когда наступает момент действовать, я уже знаю, что и зачем я делаю. Эта твоя ниточка — рассказ старика из депо — все, что у нас пока есть. По крайней мере, в этом районе. Я бы не рискнула бродить по горам Смоки, где я не знаю ни одной души.

А на равнинах ты кого-нибудь знаешь?

— Как поется в той песне? «У меня есть друзья в низинах…»? Конечно, Валентайн. Не все в Гулаге предатели.

Валентайн прикрыл небольшой котелок, висящий над костром, который они развели в старом корыте из нержавейки, поставленном на два шлакоблока.

Дювалье развернула карту прежних Соединенных Штатов.

— Мы знаем, что Генерал передвигается на поезде, так? Они пока не внедрились на Свободную Территорию, хотя, подозреваю, именно это они и задумали. Вероятно, у них пока на это нет сил. Они направились к северу от Оклахома-Сити. У куриан нет надежной железной дороги с востока на запад южнее Айовы и Небраски. Твои бывшие дружки Волки устроили курианам настоящий ад между Канзас-Сити и Сент-Луисом — те даже и не попытались восстановить линию. В Канзасе или Небраске они могли повернуть на запад, к Денверу или другому населенному пункту в Скалистых горах. Я не думаю, что они вернулись на восток. Иначе зачем было сначала двигаться на запад?

Валентайн взглянул на карту.

— Севернее Оклахомы они могли свернуть на Уичито, Джакшэн-Сити или даже на Линкольн. На первый взгляд кажется, что Линкольн — это далековато, но если бы я хотел закрепиться в этом районе, нацеливался бы на Айову. Похоже на то, что когда-то давно под знаменами «Ломаного креста» воевала достаточно большая группировка. Наверное, они хотят возродить ее. Множество предателей осели в Айове, подаренной им в награду за оказанные услуги. Нам пришлось очертить вокруг Де-Мойна круг диаметром в двести миль — так называемое Медное Кольцо. Теперь, я думаю, у этих квислингов уже выросли дети. Вероятно, они хотят, чтобы сыновья и дочери встали на сторону куриан.

Дювалье задумчиво рассматривала карту.

— Занятно: никак не могу представить этих ребят во главе большой армии. Они мне кажутся скорее секретным элитным подразделением. Вообще-то, если это настоящее войско, тем лучше для нас. Мы их сможем вычислить и, чем черт не шутит, даже внедриться. Очень может быть, что это своего рода ответ куриан нашим Медведям — мощные отряды головорезов, чтобы колоть орехи там, где куриане не хотят подвергать риску своих Жнецов.

— Наемники вместо Жнецов? Ну что ж, тебе попались Жнецы, мне — люди. Может, это их версия команды прикрытия? Люди подменяют Жнецов днем, когда те спят, а Жнецы орудуют по ночам.

— Эта схема у них давно действует, Валентайн.

— Но они могут ее совершенствовать.

— На той горе, где мы с тобой встретились, я слышала, как Жнецы совещались. Это значит, что они не подчиняются одному и тому же Хозяину.

Курианский Хозяин управлял своими Жнецами посредством некой связи, той самой, через которую получал питательную энергию от ауры убитых Жнецом людей.

Пока Валентайн не видел в этих предположениях смысла.

— А что, если группа Хозяев решила разделить между собой ответственность за риск в борьбе против общего врага? Каждый из них отправил по одному своему Жнецу в общий отряд быстрого реагирования, чтобы… Нет, черт, это какая-то глупость. Чем дальше Жнец от курианина, тем слабее их связь.

Дювалье кивнула:

— Значит, курианам приходится много путешествовать. А это рискованно. Как только они обоснуются в своих укреплениях, ничто на свете не заставит их выйти оттуда. Они самые большие трусы на свете.

— Ты права. Это все непонятно. — В животе у него заурчало от запаха готовящейся пищи. — А вот что я понимаю, так это свой желудок. Давай-ка поедим.

Они принялись за хлеб и суп и какое-то время сосредоточенно жевали. На десерт у них были ранние сливы, и они соревновались, кто точнее и дальше выплюнет косточку. Валентайн выиграл в расстоянии, зато Дювалье плевалась с завидной меткостью. Они смеялись над винного цвета разводами на липах обоих. Нарезвившись вволю, словно дети, они наконец улеглись спать.

— Как ты стала Кошкой? Ты всегда была такой непоседой или это результат тренировки?

— И то и другое. Я выросла в курианской оккупации, в Эмпории, в Канзасе. Это городок на полпути между тем, что осталось от Топики и Уичито. Моего папу увели бог знает куда, в какой-то трудовой лагерь. Мама шила рабочую одежду. Эта часть страны называлась Гулагом Великих равнин. Я когда-то думала, что «гулаг» — это такое горячее кушанье, а потом мне сказали: это концентрационные лагеря. Моя мама была слишком молода и красива. Кое-кто из общества наведывался к ней. Общество — так мы называли Квислингов. За это она получала еду и разные вещи. Но я ненавидела эти визиты.

— Можешь не рассказывать, если не хочешь.

— У меня по сравнению с тобой преимущество. Я читала твой Q-файл. А ты обо мне ничего не знаешь. Разве только, что я спасла однажды твою задницу, а потом тебя завербовала. Я стала создавать проблемы, разнюхивая повсюду, выслеживая парней из общества. Они так задавались перед другими поселенцами, разъезжали на машинах. Господи, как я их ненавидела. Я начала устраивать пожары. Стала настоящей поджигательщицей.

— Поджигательницей, — поправил Валентайн и тут же об этом пожалел.

Он не мог избавиться от привычки, которую приобрел еще у отца Макса, когда помогал ему обучать школьников.

Но Дювалье не обиделась.

— Поджигательницей. Все началось с формы одного полицая. Пока он был с мамой, я стащила его мундир и сожгла в штольне. Когда я была маленькой, часто видела, как выжигают поля. После этого все вокруг становилось таким чистым, обновленным для молодых посевов и побеги так ярко зеленели на черной земле. Та форма была лишь началом. Потом мне всегда нравилось наблюдать, как огонь пожирает вещи, особенно если это были вещи полицаев. Однажды я спалила полицейский вагон с оборудованием внутри. Они тогда притащили к Жнецу двенадцать человек, каждые двенадцать часов — по одному. Все ждали явки с повинной. Я знала: старая миссис Финей видела, что это сделала я, но не выдала. Всегда удивлялась: почему? Мне было так плохо, и я все рассказала маме — ведь людей убивали из-за меня. Мама чуть не умерла, узнав об этом. Она села, уткнулась лицом в колени и заплакала. Она в тот год очень болела — теперь я думаю, у нее был сифилис. Она подхватила моего младшего братишку и пошла звонить по телефону, телефоны работали в этой части Канзаса. Я решила, что она позвонит кому-то из этих парней из общества, и дала деру. Убежала из дома в чем была. Почти год я жила сама по себе. И однажды я, совсем еще девчонка, попалась патрулю. Их было двое в машине — молодой и старый. — Ее голос вдруг стал тихим и каким-то безучастным. — Молодой подбил пожилого съехать с дороги, чтобы загнать меня в лес и там изнасиловать. Старик лишь открыл бутылку пива и сказал напарнику: «У тебя десять минут». Тот, второй, затащил меня в лес. Сама не знаю почему — я была тощая, грязная, мало чем отличалась от пацана. Сиськи от голода так съежились, что, считай, их не было. Он надел на меня наручники. Затем нагнул и стянул трусы, а потом опрокунул на спину. Он навалился сверху, пытаясь сунуть в меня свой член. Я что есть силы стиснула зубами его адамово яблоко. Он захрипел, все вокруг было в крови. Он попытался подняться, запутался в своих штанах и выронил оружие. Я вскочила и стала бить его ногами прямо в лицо. Он был здорово напуган и истекал кровью. Тогда я подпрыгнула и опустилась обеими ногами прямо ему на голову. Его челюсть хрустнула, но, скорее всего, он к тому времени уже умер, не могу сказать наверняка. Я знала, как выглядит ключ от наручников, но у меня заняло целую вечность найти его и затем вставить в замок. Мне ведь приходилось действовать на ощупь, сцепленными за спиной руками. И меня так трясло, что я то и дело роняла ключ. Казалось, прошли уже часы, и я боялась, что сейчас появится его напарник и убьет меня. Наконец я освободилась от наручников и подобрала оружие. Это оказался револьвер с белой рукояткой и вензелями на стволе. Он, видимо, его где-то украл. Револьвер был заряжен. Минут пять я пряталась в кустах, ждала, что явится напарник. А потом услышала, как он сигналит из машины. Я вылезла из кустов, трусы спущены, только кровь с лица наскоро обтерла. Я выбежала из лесу, держа пистолет за спиной, притворившись, будто все еще в наручниках. Я стонала и всхлипывала, это было не так уж трудно изобразить, если учесть, что только что случилось. Увидев меня бегущей к машине, старик взглянул мне на ноги и пробормотал не то: «Что, черт возьми…», не то: «Где, черт возьми…». Но он не успел произнести имя своего напарника — я с трех шагов пальнула ему прямо в лицо. И хотя его мозги уже забрызгали все вокруг, я еще два раза выстрелила в него через автомобильное стекло. Из машины полицаев я забрала все, что мне было нужно: отличную кожаную куртку, кое-какую еду, одеяла, компас, походные принадлежности. Оружие — пистолеты, дробовик и винтовку — я тоже захватила. Но на другой же день винтовку я бросила — слишком тяжело было нести оружие вместе с остальными пожитками. Я сожгла машину с патрулем внутри, что было идиотской затеей: привлекло внимание, и я едва сумела скрыться, ползком через болото. Еще в детстве я слышала, что на юго-востоке, в горах, есть место, где люди живут совсем по-другому, и решила пробираться туда. Мне это удалось лишь к зиме. Меня приютила семья по фамилии Дювалье. Они не знали, что со мной делать: я болтала без умолку. Казалось бы, мне следует помалкивать, но нет. Несчастный чиновник, которому поручили взять у меня показания, замучился их записывать. Я была наблюдательной, много чего заметила: где располагались посты, какой у них был транспорт. А на следующую весну у них был запланирован рейд в Ливенуорт. Там расположены тюрьмы, которыми пользуются Жнецы. Им нужны были разведчики и проводники, вот и вспомнили про меня. Хоть я была совсем еще зеленой, меня поставили во главе колонны. Я сдружилась с остальными разведчиками. Один из них был Кот по имени Рурки. Я ему понравилась и, прежде чем сама это узнала, была зачислена в его ученицы. С тех пор за последние восемь лет я возвращалась на Свободную Территорию всего четыре раза. Пять, считая этот раз, с тобой.