Последние Каролинги - Фердинанд Лот

В своей речи Адальберон настаивал на том, что для наследования королевской власти недостаточно одного происхождения. Что можно думать об этой теории? Была ли она сообразна обычаям и воззрениям того времени? В X веке король, чтобы стать законным государем, должен был отвечать трем условиям: происхождение, избрание, коронование. Значимость этих трех условий возможно была не совсем понятна даже современникам. Адальберон, не колеблясь, пожертвовал первым условием. Может ли это быть возвращением к старым германским выборным традициям? Никоим образом. Архиепископ почерпнул этот аргумент из своих более или менее точных познаний истории Римской Империи; это педантичный архаизм. На самом деле, принадлежность к роду Карла Великого являлась основным условием царствования, и Адальберон и Гуго прекрасно это сознавали. В начале своей речи архиепископ отмечает, что если ассамблея собралась для обсуждения избрания короля, то лишь из-за того, что Людовик умер бездетным. И Гуго, в свою очередь, после коронации публично заявил жителям Реймса: «Если бы сын Лотаря, благословенной памяти Людовик, скончавшись, оставил после себя потомка, то он смог бы ему наследовать». Герцог Франции весьма ловко оправдал узурпацию им королевской власти, отметив, что Карл не был наследником Людовика V по прямой линии, приходясь ему дядей. Но это было слабым оправданием: раз уж Капет признал передачу прав по наследству, то под каким предлогом ему удалось отстранить от престола герцога Нижней Лотарингии?[213] Ведь это было тем более недопустимо, что Карл с давних пор по праву уже был королем. В свое время Лотарь, отказавшись разделить королевскую власть со своим братом, по понятиям той эпохи, совершил несправедливый и незаконный поступок. Людовик IV оставил после себя двух сыновей и управлять государством должны были оба. Карл апеллировал к этому во время беседы в Реймсе с Адальбероном. Но архиепископ упорно не хотел обращать внимания на доводы, мешавшие притязаниям герцога Франции на престол.

Для того чтобы судить о законности коронования Гуго Капета, необходимо рассматривать королевскую власть не с современной точки зрения, а с позиций X века. Однако, в то время коронование неизбежно следовало за избранием, само же избрание было только формальностью. Самым важным условием было происхождение. Не существовало права первородства: все законные сыновья короля являлись королями по праву. Единственным королем оставался Карл, поскольку он был сыном Людовика IV. То, что из-за благоразумия или скупости его брат (можно считать как угодно) не допускал его к власти, не лишало Карла его прав; он не был коронованным королем, но оставался королем от рождения. Нисколько не сомневаясь, можно заявить, что по представлениям того времени избрание Гуго Капета было незаконным. Многие из французских историков снисходительно смотрят на этот факт, оценивая случившееся как протест национального патриотизма против Карла, который, будучи герцогом Нижней Лотарингии, являлся вассалом империи. Такое мнение достойно уважения, но оно ошибочно. Те, кто усматривает в X веке наличие французского или германского патриотизма, по нашему мнению, глубоко заблуждаются. Чувство, которое мы испытываем сегодня, едва начинало зарождаться во Франции лишь с конца XIV столетия. Прежде патриотизм благополучно существовал, но только региональный. Единственное, что связывало фламандца и аквитанца, – клятва верности, принесенная одному и тому же сеньору, королю. Поэтому патриотизм в X веке можно называть региональным или даже королевским (да простят нам подобное выражение). А что касается национального, в этом мы сильно сомневаемся.

Однако нужно признать, что Адальберон в надлежащем свете представил тот факт, что Карл сам себя принизил, став вассалом иноземного государя. Здесь проявился поистине необыкновенный цинизм Реймского архиепископа. Это обвинение звучит ошеломляюще от человека, всецело преданного империи, и который, не переставая, оповещал об этом в письмах, адресованных императрицам Аделаиде и Феофано, написанных Гербертом, человеком не менее преданным империи, чем он сам. Не исключено, что, произнося эту речь, он выполнял инструкции, полученные из Германии. А «великий герцог», кандидат архиепископа' Разве не ездил он в 981 г. в Рим к Оттону II? И только благодаря находчивости епископа Орлеанского не оказался на людях в унизительном положении. В последние годы он, не переставая, содействовал империи в ущерб интересам Лотаря и Людовика V. В дальнейшем герцог не раз будет писать письма императрице Аделаиде в заискивающем тоне и, вероятно, спрашивать у нее предписаний. В действительности, из двоих – Карла и Гуго – настоящим вассалом империи был не тот, кого в этом обвинял Адальберон.

К тому же вызывает сомнение действительная значимость данного довода на ассамблее. Среди членов собрания находились такие люди, как Эд Шартрский и Асцелин, епископ Лана. Именно они спустя несколько лет, не испытывая никаких угрызений совести, попытаются передать королевство Оттону III.[214] Поэтому слова о патриотизме людей той эпохи вызывают весьма скептичное отношение. Думается, что ассамблея относилась довольно равнодушно к тому, что Карл являлся герцогом Нижней Лотарингии.

Гораздо серьезнее было третье обвинение архиепископа. По всей вероятности оно не могло не произвести впечатления на благородных и гордых сеньоров. Карл вступил в неравный брак, взяв в жены Аделаиду, дочь неизвестного рыцаря, подвассала герцога Франции. А представления того времени были более аристократические, чем можно подумать. Разве король Карл III не потерял свою корону из-за того, что благоволил к некоему Гаганону, родом из мелкой знати. Разумеется герцог Нормандии или герцог Аквитании, например, с трудом бы смирились, что трон занят королевой темного происхождения. Понятно, что своим браком Карл не только не приобрел ни влияния, ни богатства, а скорее, наоборот, сильно себе повредил. Его личные средства были незначительны, друзья малочисленны, и, наконец, он постоянно отсутствовал во Франции.

Таковы были истинные мотивы, по которым Карлу предпочли Гуго Капета. Герцог был богат, могущественен и не скупился на обещания: «Вы найдете в лице герцога не только защитника государства, но и ваших личных интересов», – говорил Адальберон. На собрании присутствовали непосредственные вассалы Гуго: графы Шартрский и Анжуйский, его шурин герцог Ричард Нормандский, его брат Генрих, герцог Бургундский; наконец, герцог Аквитанский (на сестре которого, Аделаиде, был женат Гуго), скорее всего поддержал Капета. Влияние этих знатных сеньоров, авторитет архиепископа Реймса легко подавили несколько голосов, которые могли бы прозвучать в пользу законного короля.

Ассамблея переместилась в Нуайон, где 1 июня 987 г., в среду, Гуго Капета провозгласили королем. А 3 июля, в воскресенье, в Реймсе он был коронован архиепископом Адальбероном. Во время коронации Гуго произнес следующую клятву: «Я, Гуго Капет, становящийся королем франков милостью Божьей, в день моего коронования, перед лицом Господа и Его святых, обещаю каждому из вас сохранить долженствующие ему канонические привилегии, закон, справедливость и защищать вас с Божьей помощью изо всех сил, как по справедливости должно поступать королю в своем королевстве в отношении к каждому епископу и вверенной ему церкви. Я обещаю обеспечить нашей властью вверенному нам народу справедливость согласно его праву». Эта же клятва подтверждена отрывком из Рихера: «В окружении знати королевства он издавал декреты и устанавливал законы сообразно королевскому обычаю, с успехом разрешая и устраивая все дела. Чтобы стать достойным счастья, воодушевленный настолько успехом своих дел, он предался великому благочестию».