Последние Каролинги - Фердинанд Лот

За это время, между Феофано, Карлом и Гуго Капетом завязалась активная переписка. Феофано, считая герцога Нижней Лотарингии своим вассалом, приказала ему в письме освободить королеву Эмму и епископа Лана. Более того, она выступила посредницей между ним и Гуго Капетом, обратившись к последнему с просьбой принять заложников от Карла и снять осаду с города, Гуго Капет проявил чрезмерное послушание иноземной государыне, согласившись на все условия. Сопротивление исходило от Карла. Он высокомерно отослал посланников Феофано и категорически отказался освободить Эмму и принять вместо Асцелина заложников. Отчаявшаяся Эмма не переставая молила императрицу о помощи, жалуясь на дурное обращение ее шурина. Со своей стороны Гуго, поскольку из-за осады не мог лично отправиться к Феофано, предложил ей встретиться в Стене, 22 августа, со своей женой, королевой Аделаидой. Он обещал, что все, о чем договорятся две королевы, будет соблюдаться вечно им и Оттоном III.

Полностью прервав переговоры с Гуго и Феофано, Карл не отказался от использования дипломатических средств. Герцог Лотарингский попытался привлечь на свою сторону самого опасного своего противника, архиепископа Реймса, который участвовал в осаде Лана со своими вассалами. Он писал ему полные почтения, но не без хитрости, письма, называя его своим отцом, напоминая ему о беседе, которая состоялась у них в прошлом году в Реймсе, и об услуге, которую он ему оказал, вырвав его из рук врагов; наконец, он просил у него совета и дружбы. Но Адальберон оказался непреклонным и неподкупным. Карл сильно ошибался, полагая, что может воздействовать на Адальберона так же, как на Герберта. Вместо того чтобы согласиться на встречу, как это сделал Герберт, архиепископ даже не отвечал на первые письма герцога Лотарингского. Наконец, архиепископ написал ответ лишь для того, чтобы оборвать одностороннюю переписку. Это письмо показывает, сколь надменным и жестким был нрав Адальберона, несмотря на свое предназначение, как священнослужителя, быть покорным и сдержанным: «Вы считаете меня в числе ваших злейших врагов и, между тем, просите у меня совета! Вы хотите вырвать у меня душу и называете меня своим отцом! В сущности же я от вас этого не заслужил. Я только держался всегда, и теперь держусь, в стороне от коварных замыслов погибших людей, но вас я не считаю в их числе. Та как вы вызываете меня на воспоминания, то я и попрошу вас вспомнить о том совещании относительно ваших интересов, которое я имел с вами в то время, когда вы в первый раз обратились ко мне, и о том, что я тогда советовал вам обратиться к могущественнейшим лицам страны лично. В самом деле, разве я пользовался таким влиянием, что мог один, без посторонней поддержки навязать вас в короли франкам? Ведь это не частное дело, а общественное.[220] Вы полагаете, что я ненавижу королевский род. Клянусь Искупителем, что я его не ненавижу.[221] Вы спрашиваете у меня, что именно вам следует предпринимать в настоящее время. Это вопрос трудный, я право не знаю хорошенько, что вам отвечать, да если бы и знал, то не осмелился. Вы ищете моей дружбы. О если бы настало когда-нибудь такое время, чтобы я мог служить вам не уклоняясь от моего долга! Хотя вы и попрали Божью святыню, схватили королеву (Эмму), которой вы дали когда-то известную нам клятву,[222] заключили в темницу ланского епископа, презрели проклятия епископа, – не стану говорить о моем короле, против которого вы предприняли дело, превышающее ваши силы, – несмотря на все это, я обязан помнить благодеяние, которое вы мне оказали, вырвав меня из под ударов неприятельского оружия Я мог бы сказать еще много (например, то, что ваши сторонники прежде всего обманщики и пользуются вами, чтобы обделывать свои дела, как вы в том со временем убедитесь горьким опытом), но теперь не время. И за эти-то мои слова я уже опасаюсь. Та же причина побудила меня оставлять без ответа ваши прежние письма; из предосторожности я стараюсь не сбывать слов (поэта Вергилия): nubquarn iuta fides. впрочем, обо всех этих делах, пожалуй, и можно ныло бы вести переговоры, если бы к нам мог приехать мой племянник, епископ Верденский, дав вам заложников. Ему можно довериться в этих делах, а без него я не могу и не должен вести подобных переговоров» (82, № 122).

Эти последние слова наводят на мысль, что графы Эд и Герберт, которым Годфрид отдал своего сына Адальберона 17 июня 987 г, в заложники, почти открыто присоединились к партии Карла Лотарингского и выдали ему епископа Вердена. Впрочем, в их верности нельзя было быть абсолютно уверенным. Архиепископ Реймса, осведомляя Карла об интригах графов, принял меры предосторожности, желая избавить своего племянника от их посягательств. Он также не пренебрег хлопотами, чтобы обратиться к самим графам. Он отправил в Труа к Герберту III церковника Ренье, который после Герберта был самым старательным его поверенным, и просил епископа Шалона-на-Марне, Гибуина, соседа графа Труа, поддержать его замыслы и сообщить ему о результатах встречи. Благодаря всем этим действиям, в обмен на заложников в конце августа Адальберона Верденского отпустили на свободу. Эд и Герберт потребовали тогда от Годфрида выполнения обязательств, то есть, без сомнения, речь шла о передаче большого числа деревень Верденской округи.[223] Адальберон в своих посланиях настойчиво просил брата, в их общих интересах, встретиться с этими людьми, раз они того требуют. Он должен был дать им ответ 3 сентября, сам же он не мог, не подвергаясь серьезным опасностям, далеко удалиться от Реймса. Он предложил Годфриду отправиться на границу, в Бульон; оттуда он отправился бы в Реймс, под надежной охраной Манассии, графа Омона или Ретеля, вассала реймской церкви. Неизвестно, откликнулся ли Годфрид на этот призыв. Дело еще не закончилось. В последние дни 988 г. Адальберон в очередной раз отправил своих поверенных Ренье и Ансельма к Герберту и Эду. Последний тогда находился в Шартре. Результаты переговоров с графами неизвестны.

Возвращаясь к осаде Лана, нужно сказать, что она была предпринята в очень плохих условиях. После дождливой весны с паводками пришло настолько жаркое и засушливое лето (988 г.), что урожай погиб. Армия осаждающих сильно страдала от таких погодных условий. Не перенеся тягот осады, Герберт подхватил горячку. Осажденные решили воспользоваться плачевным состоянием королевской армии, чтобы нанести дерзкий удар. Б середине августа горожане Лана, поддержанные всадниками, совершили вылазку. Они захватили отяжелевших от вина и сна осаждающих врасплох и сожгли лагерь. Королевская армия претерпела серьезное поражение: машины, продовольствие, поклажа – все погибло в огне. Гуго Капет, обеспокоенный взволнованными криками, сигналами рожков, треском огня и дымом пожара, обратился в бегство. После он пришел в себя и приказал исправить нанесенный урон к 25 августа. Но армия находилась в подавленном состоянии, необходимо было снимать осаду. Спустя два месяца, 18 или 23 октября, Гуго намеревался возобновить осаду.