Там, где хочешь - Ирина Кудесова

— За что ты его любишь-то?

— Он добрый. И к Женьке хорошо относится. Так ты с Бернаром уже не общаешься?

Марина отрицательно помотала головой.

За полтора года уроки сошли на нет. Невесту Бернар себе так и не подобрал («Русские слишком многого хотят!») и перекинулся на азиаток. В два счета нашел филиппинку без претензий. За эквивалент сорока евро в месяц бедняжка сидела на кассе по двенадцать часов в сутки в своих филиппиньих краях. Какие тут претензии.

Почему Марина согласилась эти уроки давать? Спала на диванчике у Поля, когда позвонил Бернар и сообщил, что подойдет к школе в обед, срочно надо двух кандидаток на чистую воду вывести. Тут она ему и заявила: «Ищите другого переводчика, уезжаю, денег нет на учебу». «Как это? Вы мне нужны! — забеспокоился Бернар. — Я не могу абы кого просить этим делом заниматься! — и понизив голос: — Никому нельзя доверять. Да и кто согласится?!» Иными словами, где еще такую дуру найдешь.

Деньги на счет школы он перечислил, оттащив Марину к нотариусу. Она обязывалась по льготной цене давать ему уроки русского, сопровождавшиеся телефонными опросами и толкованием эпистолярных опусов претенденток. Тетки так и сыпали словами, от которых автоматический переводчик дурел; добавить к этому тьму опечаток и грамматических ошибок: «У нас в жэке седят такие пеньки, радилюбой фитюльки надо перд ними задом вертеть, такк они хвост разпушт, а ничего не зделают, потомучто не сображают».

— Марина, посмотрите. Там что-то про пни, зад и хвост. Что такое жэк? Это типа Булонского леса? А futilka? Femme futile? Почему она пишет о проституции? Меня не проведешь, — добавлял он неуверенно.

Наверняка это слово — «фитюлька» — пошло от французского “futile”, «пустячный». Femme futile — женщина, интереса не представляющая. Такие по ночам в жэке зад среди пней демонстрируют, нетерпеливо дергая хвостом. Зачем об этом писать кандидату в супруги? Подвох. Вычеркиваем.

Ясно, Бернар выложил только часть требовавшейся суммы. Тысяча у нее была, столько же наскреб Корто, плюс пришлось залезть в долг к Полю. Даже Воробушек пять сотен отсчитал, тяжело вздохнув. С мира по евро — голому вид на жительство.

После ее ночной отлучки Денис съездил в супермаркет и привез все, что она любила: шоколадку с орехами и изюмом, крабовые палочки, плавленый сыр “La vache qui rit”, грушевый сок в бутылке, бочоночек светлого меда “Miel de Bretagne” — Маринка втыкала в твердую массу чайную ложку, проворачивала и совала за щеку: сладкой горкой — к щеке, гладкой пузатостью ложки — к зубам. В ту ночь он лег спать — протянул руку, а рядом пустое место, прохладное. Мобильный у Маринки был отключен, но где же ей остаться, как не у Марьон. Думал Воробью набрать, поинтересоваться, как проходит процесс нытья, — не стал. Образ отморозка уже сформирован, зачем портить людям приятный вечер с мытьем костей.

Маринка заявилась на другой день к вечеру: видать, Марьон не пожелала хныканье долго терпеть. Двое суток молчала, что твоя тортила, потом попросила денег, гордо: взаймы.

Два года с тех пор прошло, она на четвертом курсе отучилась и на пятый пошла — в два раза дешевле стоил; монеты за щеку она отложила. Стала рассчитывать только на себя — и больше никаких препираний, заломленных рук и ночевок на стороне. Всем хорошо.

Хотя нет, дома она частенько не ночует: работает. Оттуда идет на учебу, после может к Сенбернару зарулить: падежами его пичкать и ахинею переводить, что шлют жаждущие свалить за бугор дамцы. Домой заявляется и падает. С таким режимом за год до колумбария доходят. Зато самостоятельность, молодец. Хотел бы, чтобы она дома ночевала, но пусть строит свою жизнь, как желает.

Правда, прошлой осенью она исчезла основательно. Не сразу спохватился.

На работе — красота: сиди, занимайся своими делами. Как нашла ее? Да случай, хотя не бывает ведь случаев.

Жоэль посоветовал дантиста на авеню Пармантье, недалеко от бульвара Ришар-Ленуар. Залечив зуб, решила к Воробушку забежать. Дорогу спросить не у кого было: пустая улица — жара, начало августа. Зашла в отельчик.

У входа стояли двое, тетка в розовом платье и мужичок в шортах, переговаривались.

— Вечно никого нет, сказано тебе — бери с собой ключ!

— Вот и бери сама. Я не собираюсь с оттопыренным карманом ходить!

— Простите, вы русские…

Эти двое и рассказали: пять дней тут живут — на вахте или хозяйка восседает, или парень кудрявый, красавчик. Похоже, им человек нужен.

Распорядок такой: приходишь к семи вечера; сидишь, ключи выдаешь. У хозяйки с мужем квартира при отеле, так что с гостями надо поосторожнее. Туристы шастают до часу, потом можно закрывать дверь и спать укладываться на матрасе, который на пол кладешь. Но найдутся такие, что притащатся среди ночи: не отпускают кнопку звонка, это как перфоратором в мозги. Срываешься с матраса, заплетаясь ногами, скачешь к двери. Некоторые — одинокие — поболтать норовят, тихий ужас. Пока избавишься — сон прошел. Ложишься, потихоньку засыпаешь — часа на два-три: между пятью и шестью привозят круассаны к завтраку. Относишь ароматную коробку на кухню и снова — под одеяло. В половине седьмого встаешь, как зомби, кофе готовишь, чашки расставляешь, сахар-масло-мармелад. Важно не забыть снять с веревок полотенца, что в подсобке сушатся, и сложить аккуратно стопкой. Всё. В семь вахту сдаешь. Тут-то и проблема: в школе первое занятие только в девять.

Если силы есть — весной и летом, — можно пройтись по утреннему Парижу: светло, нежарко, из булочных тянет свежим хлебом, этот запах будто говорит тебе: «Привет, ты сегодня в городе? Я тоже…» — он уже и не запах, а твой старый знакомый — остановишься, вдохнешь, дальше идешь. Или в метро в переходе наткнешься на лавочку “Bonne journée” — обдаст горьковатой кофейной волной, а за ней вторая катится — выпечка.

Но под землю в такие утра не хочется. Марина выбирает кафе на тихой улочке; сядет на террасе так, чтобы солнце падало на круглый столик, возьмет в руки чашку с капучино — может же она себе позволить не микроскопический эспрессо на два глотка, а большую горячую чашку с белой пенной шапкой, которую так приятно поддеть кончиком языка? Говорят, этот кофе со взбитым молоком придумали монахи-капуцины: мало было у них земных радостей, так хоть кофейку попить достойного. Кстати, капуцинами они звались, потому что в капюшонах ходили, таких, островерхих, “cappuccini” по-итальянски. Так вот и кофе у них с капюшоном был.

Сидишь ранним утром, ложкой молочный капюшон ешь. Уши заткнуты какой-нибудь французской музыкой — чаще Далидой, — щуришься, радуешься жизни. В сон клонить только уже в школе начнет. Зато независимой себя чувствуешь.

Поморщилась, отправив в рот кусочек «Манстера». После трех лет жизни во Франции пора бы перенять традиции, так нет: мягкий сыр у нее — «вонючий», «к зубам клеится». И вино: то «кислое», то «терпкое», то «запах странный». Злости не хватает! Притащил сыр к ней на работу, не отвертится.