Чувство бездны - Станислав Гимадеев

Сообщение от Эльзы. «Ты опять в режиме недоступности, ты опять занят. Жаль, что у меня нет привилегированных прав доступа, чтобы можно было тебя отвлекать на совещаниях! Испугался? Антон, ты на самом деле занят, да? Ты когда-нибудь вообще бываешь свободен? Или ты теперь все время с этой Аней? М-м? Ладно, ладно, шутка. Я понимаю: работа, загрузка… Антон, только скажи: ты недоступен отныне для меня навсегда?»

Сначала он не знал, что ей ответить с ходу, потом пытался придумать какие-то слова, но они плохо слагались во фразы, и сами фразы выходили какими-то корявыми и нелепыми. Ему показалось, что его ответы – бессмыслица и полная чушь, и ничего Эльза на самом деле у него не. спрашивает, и дело вообще не в том, что он ей ответит… Он оставил эту затею, вздохнул и перешел к следующему сообщению.

Карл. Этот ни на что не претендовал, был весьма терпелив и на редкость сдержан в эмоциях. Господин Райнер кратко уведомлял, что запись с «имки» Мацуми им обработана, оригинал и обнаруженные купюры скинуты Антону, что работы с информационщиками «Сада» ведутся, парни отнеслись к нему с Должным пониманием, и не все так плачевно, и что к прилету Антон, возможно, будет инфа самой первой свежести. В конце сообщения господин Райнер выражал уверенность, что ждет не дождется того момента, когда господин сыщик материализуется-таки на станции, и они железной хваткой в четыре клешни возьмут за хобот сапиенса Саймона.

Сообщение от Ани. Даже читая ее слова, он чувствовал, как в груди знакомо теплеет. «Антоша, милый, любимый, – писала Аня, – я безумно скучаю по тебе, ты бы только знал! У нас идет совещание, а я не могу сосредоточиться… я все время думаю только о тебе… Правда-правда. Как ты там, а? Наши все-таки собрались лететь на «Второе Око» и на «Слезы», пока еще можно успеть до начала «шторма». Представляешь? Это значит, я скоро буду еще дальше от тебя, чем сейчас! Ужас. Надеюсь, это ненадолго. Мы ведь увидимся вечером? Ты только прилетай обратно, а то я с ума сойду! Хочу скорее увидеть твои глаза. Боже мой… Люблю…»

Антон несколько минут сидел неподвижно, прислушиваясь к ощущениям, потом поймал себя на том, что улыбается во весь рот. Думает о ней, о ее глазах, ее руках, ее губах… Потом понял, что долгая медитация грозит лотерей контроля над временем. Он усилием воли заставил себя очнуться и поспешно написал ответ: «Анечка, у меня все прекрасно! Мы обязательно увидимся вечером, клянусь. Я тоже скучаю. Прости за лаконичность, но мне пора вылетать. По дороге на станцию, думаю, мы сможем поговорить. До связи!»

Затем он связался с транспортной службой и заказал катер. Пристегивая на пояс «ком» и переводя информационные системы кабинета в режим синхронизации, Антон неожиданно осознал, что просмотрел не все входящие. Он понял, что после переписки с Аней он начисто забыл обо всей прочей непрочитанной почте. Мерзкий холодок скользнул по позвоночнику.

– Что происходит, черт побери?! – выпалил он недоуменно. – Вчера я оставил в кабинете «ком», сегодня это…

Озадаченно вернулся к столу. Во входящих мигало только одно сообщение. Отправителем значился доктор Янек Комански. Сопроводительного текста к сообщению не прилагалось. Доктор ограничился высылкой файлов. Их оказалось пять штук. Хотя времени было в обрез, Антон не удержался и открыл документы.

На первом рисунке было изображено хаотическое множество цветных пятен на однородном сером фоне. Пятна были всевозможной расцветки и размеров. С некоторой натяжкой изображение можно было бы назвать зарисовками айского «шторма», если бы не то обстоятельство, что помимо пятен с их нечеткими границами и формами на рисунке присутствовали и геометрические фигуры: квадраты и круги.

Следующий рисунок целиком состоял из череды тонких ломаных желтых полос-молний, пересекающих поле по диагонали. Фон оказался гораздо мрачнее, нежели на предыдущем рисунке, и являл собой тяжелое скопление не то туч, не то клубов дыма, изображенных в удушливых свинцово-малиновых тонах. В общем, оптимизмом рисунок не блистал. Хотя рисовал Карелов действительно неплохо.

В третьем файле взгляду Антона предстало что-то, смутившее его, хотя он и не мог понять – что именно. Смешанная из легких, почти бесцветных красок перспектива, отдаленно напоминающая тоннель, заполненный полупрозрачным вихрем, сходилась к центру композиции от самых ее краев. В середине, словно охваченный мерцающим свечением, находился расплывчатый, едва уловимый силуэт человеческой фигуры во весь рост. Но самое удивительное (может, это и встревожило Антона?) было то, что рисунок имел как бы два изображения, наложенных одно на другое. Помимо фигуры в тоннеле имелся еще и второй, задний слой, блеклый и полупрозрачный и потому воспринимаемый не сразу. Чтобы увидеть его, нужно было слегка податься назад, увеличивая расстояние до экрана.

И тогда на втором слое почти во весь лист проступали глаза. Необычные, завораживающие глаза, но это были не глаза человека. Слишком круглые и сферически-выпуклые, с ярко-бирюзовой радужкой, невероятно большими, бездонно-черными зрачками и с изумрудно-зеленым ободком по краю.

Антон разглядывал рисунок несколько минут. Что-то было в этих огромных глазах особенное, притягивающее. Возможно, некое выражение напряженности, некая еле уловимая эмоция, какую нельзя было описать словами. И чем дольше он смотрел в эти глаза, тем больше ему становилось не по себе…

Тогда он перешел к четвертому рисунку. Определенно, на заднем плане была изображена горная гряда, поросшая густым зеленым лесом, над горами – пронзительно голубое небо. На переднем плане – два человеческих силуэта по колено в траве. Силуэты, однозначно, женские, опять же с размытыми границами, одноцветные, составленные из серых геометрических фигур. Обращены лицом друг к другу. Между силуэтами женщин на уровне их груди размещена рамка с текстом. Там было написано четверостишие, напоминающее детское: «Здравствуй, Эмми! Как дела? Где была ты, как жила? Здравствуй, Мэгги! Это сон… Нет меня – есть только он».

Рисунок номер пять. На нем практически не было цветного хаоса и нечетких границ. Какая-то явная аллегория. Большая мрачная черно-серая воронка на равномерном бирюзовом фоне занимала три четверти площади рисунка и была обращена своим зевом под некоторым углом к смотрящему. Внутренняя бугристая поверхность ее напоминала океанскую рябь. В самом центре воронки царила чернота, горловина плавно сужалась и в правом нижнем углу рисунка внешней стороной перерастала в сочный фиолетовый бутон. Мясистые лепестки бутона имели темные прожилки, похожие на вены. Ни стеблей, ни листьев у цветка не было. Антон поймал себя на мысли, что где-то видел нечто похожее, но с ходу не смог вспомнить – где. Он даже пожалел, что не психолог.

Пять рисунков. Пять снов, если верить Комански, думал Антон, деактивируя аппаратуру и выходя из кабинета. Неужели на самом деле это только наспех ухваченные зарисовки, смутные обрывки из всего огромного потока видений, что вынужден (вынужден?) был наблюдать Карелов?.. Но кто и с какой целью показывал ему эти видения там, в безумной космической дали от Аи, в маленькой европейской клинике?.. Черт побери, дорого бы он заплатил, чтобы это узнать.