Голубой Марс - Ким Стэнли Робинсон

– Следующая самая большая проблема?

– Да.

Она улыбнулась. Откуда взялось это спокойствие, эта расслабленная улыбка? В последнее время ее ничто не беспокоило. Арта это изумляло – ведь в политическом смысле они шли по натянутому канату. Впрочем, это была политика, а не война. И насколько Надя была напугана и напряжена во время революции, когда находилась в постоянном ожидании катастрофы, настолько же спокойна была она сейчас. Будто ничто из происходящего здесь не столь уж важно – они лишь возились с деталями. Ее друзья были в безопасности, война кончилась, а то, что оставалось, было своего рода игрой или работой – такой, как строительство, приносящей удовольствие.

Арт переместился к спинке дивана и помассировал ей плечи.

– Ах, – проговорила она. – Проблемы. Ну, у нас много примерно одинаковых заковыристых проблем.

– Например?

– Например, как думаешь, маджари смогут принять демократию? Смогут ли все принять эко-экономику Влада и Марины? Сможем ли мы создать правильную полицию? Попытается ли Джеки создать систему с сильным президентом и использует ли численное превосходство местных уроженцев, чтобы стать королевой? – Она обернулась через плечо и рассмеялась над выражением лица Арта. – У нас много таких вопросов. Мне продолжать?

– Пожалуй, не стоит.

Она улыбнулась.

– А ты продолжай. Так хорошо. Эти проблемы не такие уж сложные. Мы просто продолжим работать за столом и победим их все. А ты мог бы поговорить с Зейком.

– Хорошо.

– А пока займись моей шеей.

В тот же вечер, после того как Надя уснула, Арт отправился поговорить с Зейком и Назик.

– Так как маджари смотрят на все это? – спросил он.

– Пожалуйста, не задавай глупых вопросов, – прорычал Зейк. – Сунниты воюют с шиитами, Ливан разорен, страны без нефти ненавидят страны с нефтью, североамериканские страны перешли к наднационалам, Сирия и Ирак ненавидят друг друга, Ирак и Египет тоже, мы все ненавидим Иран, не считая шиитов, и ненавидим Израиль, конечно, и Палестину тоже, и даже несмотря на то что я родом из Египта, я все-таки бедуин, и мы презираем нильских египтян, да и не дружим с иорданскими бедуинами. А еще все ненавидят саудитов, продажных до самых костей. И когда ты спрашиваешь меня, что думают арабы, что мне тебе отвечать? – Он мрачно покачал головой.

– Думаю, нужно ответить, что это глупый вопрос, – сказал Арт. – Прости. Мыслю категориями целых групп – дурная привычка. А если я спрошу, что ты сам думаешь об этом?

Назик рассмеялась.

– Можешь спросить, что думают все кахирские маджари. Их он знает слишком хорошо.

– Да, слишком, – согласился Зейк.

– Как думаешь, секция прав человека с ними договорится?

Зейк нахмурился.

– Мы непременно подпишем конституцию.

– Но эти права… Я думал, у арабов все еще нет демократии.

– Почему? Есть же Палестина, Египет… Но нас сейчас заботит Марс. А здесь каждый караван с самого начала был независимым государством.

– Сильные лидеры, наследственная власть?

– Наследственной власти нет. Но сильные лидеры – да. Мы не думаем, что с новой конституцией это закончится, по крайней мере, не везде. С чего бы этому быть? Ты сам сильный лидер, да?

Арт смущенно рассмеялся.

– Я всего лишь посланник.

Зейк покачал головой.

– Скажи это Антару. Тебе нужно сходить к нему, если хочешь знать, что думают кахирцы. Он теперь наш король.

Он посмотрел так, словно съел что-то кислое, и Арт спросил:

– А чего хочет он, по-твоему?

– Он – игрушка Джеки, – пробормотал Зейк. – Вот и все.

– Полагаю, это не говорит в его пользу.

Зейк пожал плечами.

– Смотря с кем ты будешь разговаривать, – объяснила Назик. – Для старых иммигрантов-мусульман это плохой союз, потому что, хоть Джеки и имеет значительную власть, у нее уже было больше одного супруга, а Антар выглядит…

– Сомнительным, – догадался Арт, опередив какое-то другое слово, едва не вырвавшееся из уст сверкающего злобой Зейка.

– Да, – согласилась Назик. – Но, с другой стороны, Джеки сильна. А все, кто сейчас стоит во главе фракции «Свободный Марс», намереваются получить еще больше власти в новом государстве. И молодым арабам это по душе. Пожалуй, они больше похожи на местных, чем на арабов. Марс значит для них больше, чем ислам. С этой точки зрения тесный союз с зиготскими эктогенами – это к лучшему. Эктогены считаются естественными лидерами нового Марса – прежде всего, конечно, Ниргал, но, поскольку он отбыл на Землю, часть его влияния должна отойти к Джеки и остальным. А значит, и к Антару.

– Мне он не нравится, – заявил Зейк.

Назик улыбнулась мужу.

– Тебе не нравится, что столько местных мусульман идут за ним, а не за тобой. Но мы стары, Зейк. Может быть, нам пора на покой.

– Не вижу в этом смысла, – возразил Зейк. – Если мы проживем тысячу лет, то что нам какая-то сотня?

Арт и Назик рассмеялись, и Зейк тоже быстро улыбнулся. В первый раз Арт видел его улыбку.

Возраст на самом деле не имел значения. Повсюду были люди – старые, молодые, они беседовали и спорили, и обсуждать чей-то возраст на такого рода мероприятиях было бы странно.

Как-никак местное движение не выступало ни за молодость, ни за старость. Если ты родился на Марсе, у тебя совершенно иные взгляды, настолько ареоцентристские, что ни одному землянину не дано их понять. И не только из-за целого комплекса ареореалий, известных местным с рождения, но и из-за того, что не было им известно. Земляне знали, как велика Земля, тогда как рожденные на Марсе просто не были способны представить этот культурный и биологический масштаб. Они видели лишь изображения на экранах, но этого было недостаточно, чтобы понять. Отчасти поэтому Арт был рад, что Ниргал решил присоединиться к дипломатической миссии на Землю: ему предстояло узнать, с чем они имеют дело.

Но большинству местных этого не понять. К тому же им в голову ударила революция. При своем мастерстве за столом, где они добивались такой конституции, которая дала бы им превосходство над остальными, они были несколько наивны в некоторых простых отношениях. Не понимали, насколько нетипична их независимость и как легко было снова отнять ее у них. И стояли на своем до конца – под предводительством Джеки, парившей по складу, прекрасной и увлеченной, как всегда, скрывающей жажду власти за любовью к Марсу и стремлением к идеалам своего деда. Она страстно желала сделать мир справедливым, или так просто казалось.

Но она вместе со своими товарищами по «Свободному Марсу» явно хотела иметь как можно больше власти. На Марсе сейчас находилось двенадцать миллионов человек, и семь миллионов из них родились здесь. Почти каждого из уроженцев можно было причислить к сторонникам местных политических партий – и, как правило, к «Свободному Марсу».