Девочка, которую нельзя. Книга 2 - Стася Андриевская

в погребе! — выкрикнула я первое, что пришло в голову. — Клянусь, в погребе в доме, где я жила!

Он присел, пытливо посверлил меня взглядом.

— Ну и где же тот дом?

— На дачах. Я не могу сказать точнее, там нет адреса, клянусь!

Ублюдок склонился к самому моему лицу, угрожающе оскалился:

— Я из тебя кишки вытащу через ма-а-аленькую дырочку вот здесь, — ткнул пальцем в мой живот. — Ты будешь извиваться от боли, но не сдохнешь, пока я не разрешу. А я не разрешу, пока не узнаю, где камни. Так что, если они случайно не в погребе, или не в том погребе, или ещё что-то не то — лучше вспомни об этом прямо сейчас.

— Там! Они там!

— Хорошая сучка, — потрепал он меня по щеке, сально усмехнулся: — Даже жаль, что уже не девочка. Гордей, гад, и тут опередил! — И, рванув за верёвку на вывернутых руках, вздёрнул меня на ноги. — Только рыпнись, и я покажу тебе Ад.

Выпихав меня из комнатушки, кликнул своих бандитов. Они не отозвались, он позвал ещё. Они не ответили…

Доля секунды, и вот Рагиф уже прикрывается мною, держа дуло пистолета под подбородком. Мучительно долгая пауза, но ничего так и не происходит.

— Гордей, не будь дураком! — заорал Рагиф в заваленный хламом сумрак ангара. — Я ведь грохну её, и ты тоже останешься ни с чем! Давай по-пацански, по старой дружбе, пятьдесят на пятьдесят!

В ответ тишина.

— Гордей, сука, я знаю, что ты меня слышишь! Выходи!

Тишина. Рагиф заметался: озираясь, сунулся в сторону выхода, но тут же передумал подставлять спину темноте и, прикрываясь с одной стороны стеной, а с другой — мною, попятился обратно в комнату, из которой мы только что вышли. Остановился на середине, лицом ко входу, до головокружения больно тыча стволом мне в висок.

— Считаю до трёх! Если ты не выйдешь, она труп! Раз! Два!.. — Но по-прежнему ничего не происходило. — Не будь идиотом, Гордей! Сдохну я — сдохнет она, и ты останешься вообще ни с чём! Давай делиться, там обоим хватит!

В ответ тишина.

Где-то, когда-то я слышала, что пуля в висок, это как щелбан — не больно. Просто — щёлк! — и ты больше ничего не чувствуешь. Вообще. А если так, то, наверное, я могла бы и попытаться. И если Игнат и правда где-то здесь, возможно, сумела бы дать ему хоть крохотный шанс, отвлекая Рагифа своим брыканием. Однако что-то внутри наоборот заставляло замереть. Я словно чувствовала какой-то приказ и просто подчинялась ему — до слёз зажмурившись и стиснув зубы.

— Последний шанс тебе, Гордей! — зарычал от бессилия и злости Рагиф. — Раз! Два!..

На счёт «три» прозвучал выстрел. Я завизжала, но грохот за спиной заставил осечься и резко обернуться.

…И вот я вижу, как чья-то нога пробивает фанеру окна, а вслед за ногой в дыре вдруг появляется голова Гордеева… И только теперь до меня доходит, что в висок больше не тычется ствол, и не душит шею взмокший локоть. А Рагиф вообще лежит у моих ног. Во лбу у него дыра, и ошмётки студенистого, кремово-розового на замершем лице. И в тот же миг стены вдруг качнулись и…

Глава 17

В темноте было хорошо. Я была ребёнком, и мне было абсолютно без разницы куда вдруг делось солнце и мир вокруг. Всё, что меня сейчас интересовало — это переливчатая, похожая на гигантскую искру бабочка, что порхала вокруг меня. Она не давалась в руки, но и не улетала, и я прыгала, подставляя пальчик в надежде, что крылатый огонёк захочет на него присесть и…

Очнулась оттого, что на лицо льётся вода. Непонимающе уставилась на склонившегося надо мной Гордеева, машинально утёрлась… И вспомнила!

Наверное, это отобразилось на лице, потому что не успела я ещё хоть как-то среагировать, как Игнат стиснул меня в объятиях — так сильно, что я не то, что нормально заистерить, но даже просто трепыхаться не могла. Только мычала. Или стонала? Выла?.. А потом до меня вдруг дошло, что я ещё и по пояс голая.

И это Игнат тоже почувствовал — возможно по тому, как я резко умолкла и напряглась, словно пытаясь сжаться. И он не стал держать. Просто, отстранившись, дал мне обхватить себя руками.

— Где футболка? — грозно, словно только это сейчас и важно, прорычала я.

— Она… — едва заметно замялся он, — немного испачкалась. На вот! — Вынул из машины, у заднего колеса которой я, оказывается, и сидела, мой рюкзак. — У тебя там, вроде, есть какие-то шмотки. Только… — окинул меня скептическим взглядом, — давай-ка, я тебя доумываю сначала?

— Зачем?

— Ну… Тоже испачкалась.

— Я сама, — решительно отстранила я его руку, но тут же спохватилась: — Отвернись!

Схватила початую пятилитровку воды и попыталась встать, но ноги не слушались. Меня качнуло, я схватилась за машину и «по стеночке» побрела назад, но, едва завернув «за угол», замерла: на земле валялась футболка, густо пропитанная кровью. Моя футболка.

— Это… что? — оторопела я.

Игнат обернулся. Выругался сквозь зубы и пинком отбросил кровавую тряпку из поля зрения.

— Это… — отупело повторила я, — это что, это… — и согнулась вдруг в резком рвотном спазме.

…Словом, умывал меня всё-таки Гордеев, а я, в минуту лишившись остатков сил уже плевать хотела и на свою голую грудь, и на обтирающие её его руки. Перед глазами стояла лужа вязкой крови на бетоне, серо-розовые крупинки мозга на застывшем лице Рагифа… и я сама, падающая на всё это в наплывающем обмороке…

Умыв, Игнат сам вынул из моего рюкзака чистую майку и помог надеть. Взялся за юбку, но я забрала:

— Я сама.

Пока кое-как, дрожащими руками, натягивала её, Игнат собрал перепачканную одежду в кучу и, плеснув на неё из канистры, поджёг. А на меня вдруг накатило отупение. Я просто сидела на переднем пассажирском и смотрела в одну точку.

— Километров через сто будет мотель, — переворошив напоследок догоревшие тряпки, наконец уселся Игнат за руль. — Там наверняка есть душ. Остановиться?

Вместо ответа я расхохоталась. Вот просто ржала как больная и понимала, что это ненормально, но не могла остановиться. Игнат не мешал — ни когда смеялась, ни потом, когда снова отупело смотрела в одну точку. И лишь после того, как из груди вырвался всхлип и по щекам вдруг сами собою поползли слёзы, прижал машину к обочине и просто крепко меня обнял. А я вцепилась в него, как утопающий в соломинку… и с каким-то мучительным облегчением разрыдалась.

На тот