В глубине стекла - Елена Искра

— Ну что вы, что вы, Олег Дмитриевич, в вашей компетенции никто не сомневается. Не будем пороть горячку. Я думаю, Сашу нужно подтянуть. Может быть, вы возьмётесь позаниматься с ним немного. Частным образом. Родители вам занятия оплатят. Вы ему пока отметку не ставьте за первое полугодие, а потом, когда подтянете, тогда и оцените.

— А если мне не удастся?

— Не удастся что?

— Не удастся его до пятёрки дотянуть. Если после моих занятий он всё равно на пять отвечать не будет, что мне тогда делать? А если он вообще, начав мне деньги платить, учиться перестанет? Что мне тогда, всё равно пять ставить?

— Почему перестанет, он же готовится в институт с репетиторами.

— Тем репетиторам он платит за знания, которые они ему дают, а мне, получается, за отметку будут. Нет, Анна Абрамовна, «подтягивать» я его не стану.

Олег уверенно открыл журнал одиннадцатого класса и нашёл фамилию Колчина.

— Олег Дмитриевич, подумайте, — голос завуча звучал спокойно, но холодно, — вы против школы выступаете.

— Я не выступаю против школы, — спокойно ответил Олег, беря ручку, — я просто ставлю ученику ту отметку, которую он заслуживает, — и он твёрдо поставил в нужной графе «4».

— Анна Абрамовна, ну долго ещё? — в приоткрывшуюся дверь заглядывал Колчин. — Ну можно я домой пойду? Да поставьте вы мне четвёрку, я всё равно на пятёрку не знаю.

Олег и Анна Абрамовна дружно взглянули на Сашку, про которого, собственно, уже забыли. Тот стоял, переминаясь с ноги на ногу, и видно было, как ему неуютно и тоскливо.

«А может, зря я так, — подумал Олег. — Он-то в чём виноват?»

— Иди, Саша, иди, — Анна Абрамовна поджала губы. — Всего наилучшего, Олег Дмитриевич, — и вышла из кабинета вслед за Сашкой.

Солнце стояло в зените, на пляже было жарко. Ольга уже два раза передвигала лежак вдогонку за уползающей тенью, но не спасала ни тень от тента-грибочка, ни близость моря. Вика не появлялась. Становилось шумно и утомительно-людно. Верещали дети, настырно напоминая о школе, настойчиво гремела музыка, под которую группа разновозрастных дам ритмично двигала руками, ногами и другими частями тела, изображая занятия фитнесом. Проводившая занятия дочерна загоревшая молодая женщина с точёной фигурой небрежно демонстрировала движения, со скрытой иронией поглядывая на своих неуклюжих, но прилежных учениц. А те, краснея потными лицами, старались вовсю, и каждая из них, глядя на свою изящную руководительницу, видела себя именно такой: молодой, стройной, неотразимо-соблазнительной.

Ольга хмыкнула, поднялась и, прихватив белый купальный халат, не спеша отправилась в номер. На пляже кипела жизнь, белели обнажённые тела. У кромки воды резвились дети.

Неожиданно для себя самой Ольга обнаружила, что оказалась у причала, рядом с которым стоял пункт выдачи ласт и масок. «Ну и что, — подумала она. — Я просто хочу взглянуть». Она подошла к будочке, покачала отрицательно головой на радостно-приветственную речь египтянина и увидела листок белой бумаги, пришпиленный к стене рядом с окошком. «Сегодня дайвинга не будет», — было написано знакомым почерком.

«Не будет, сегодня дайвинга не будет, — тупо повторяла она про себя, идя к своему корпусу. — Сегодня ничего не будет». В номере было прохладно. Ольга лежала на своей кровати, уткнувшись носом в подушку, ощущая, как намокает наволочка. Непрошеные слёзы вытекали беззвучно, без рыданий и всхлипов, а тихонько, по капельке.

«Дура! Какая же я дура! Почему я не пошла к нему тогда, в первый день? Конечно, он, наверное, с друзьями день рождения празднует. Зачем я ему? Всё прошло, всё давно прошло».

Тогда был декабрь, слякотный, мрачный московский декабрь, с куцыми световыми днями, нескончаемыми вечерами, хлюпающей под ногами грязью, дождём вперемешку со снегом и пронзительным сырым холодным ветром. Все ждали, что вот-вот установятся морозы, комья грязи засыплет белый снег, а выглянувшее солнце заискрится в алмазных гранях ледышек. Но морозы не наступали.

В воскресенье утром Ольга проснулась рано, в восемь часов, хотя обычно в выходные спала до десяти. За окном было темно. Сегодня она к Олегу не пойдёт. Дома накопилась куча дел: в ванной её ожидала гора нестиранного белья, пустой холодильник требовал похода на рынок, а серый слой пыли намекал на необходимость уборки. Олег, правда, немного обиделся, и ей от этого было и приятно и тревожно. Приятно, что он хотел видеть её рядом с собою каждую минуту, а тревожно… Почему ей было тревожно, она и сама не понимала.

Вставать не хотелось. Хотелось сейчас оказаться рядом с Олегом, хотелось слышать его спокойное, размеренное дыхание, чуть щекочущее на выдохе ухо, ощущать тяжесть мускулистой руки на своей груди. Ольга сладко поёжилась, настолько ярко она представила спящего рядом Олега.

Любила ли она его? Ольга почему-то боялась произносить слово «любовь», даже наедине с собою. Ей казалось, что нельзя выразить одним словом, пусть даже таким, всю ту гамму чувств, которые она испытывала по отношению к Олегу. Было это и чувство горячечного опьянения в минуты взаимных ласк, и сладкой истомы при воспоминаниях о минутах близости, и тревожной неуверенности, когда его не было рядом, и уютное спокойствие, когда они, насытившись друг другом, сидели на кухне и ужинали, и ласковой снисходительности по поводу его эмоциональных рассуждений. Олег часто наедине с нею начинал яростно высказываться о событиях в стране, о школе и царивших в ней порядков. Ольга вроде бы внимательно слушала, согласно кивая головой, но на самом деле лишь любовалась его возбуждённым видом, горящими глазами, резкими движениями рук. «Какой он всё-таки, — думала она в эти минуты, — какой он умный, честный, прямой, необычный! А школа, да Бог с ней, с этой школой. Какая разница?»

Можно ли было все эти чувства назвать любовью? Ольга не знала. Тем более что и особого опыта у неё не было. Конечно, она испытывала что-то похожее и раньше. Едва вступив в тот возраст, когда девочка становится девушкой, она влюблялась то в известного артиста, героя телевизионного сериала, то в старшеклассника, то в учителя истории. После второго курса, в лагере, это был студент — физкультурник, высокий накачанный атлет, с которым она и стала женщиной. Но зимою, в Москве, их роман быстро иссяк: факультеты были далеко друг от друга, встречаться было негде, да и, как оказалось, незачем. На следующее лето был ещё один, потом появился Стас. Ольге нужно было всё время ощущать, что она кому-то нужна. В одиночестве она начинала хандрить, вянуть, будто цветок без влаги, жизнь теряла для неё свои краски, прелесть, да и сам смысл. Но таких отношений, как сейчас с Олегом, у неё ещё не было. Не было такого глубокого взаимопроникновения, такой неразрывной связи, когда другой человек становится частью тебя самой, частью твоей души и тела. И оторвать от себя эту часть без боли и крови уже оказывается невозможно.

«А что, — думала она, — поженимся, рожу ему ребятенка, маленького Олежека, он обнимет его ручонками за шею… У меня жить, конечно, нельзя, но у него места хватит. Родители? Ничего, мы подружимся. Буду сначала с ребёнком сидеть, а там видно будет. Да и Олегу в школе делать нечего. С его образованием найдёт себе нормальную работу, получше… А я буду хозяйством заниматься…»