Весь этот мир - Никола Юн

Сон не выходит у меня из головы. Я проживаю день наяву, но все время вижу этот сон. Стараюсь не думать об Олли. Стараюсь не вспоминать о том, как увидела его впервые. Как мне почудилось, будто он с другой планеты. Я стараюсь не думать о кексах, и стойках на руках, и поцелуях, и бархатном песке. О том, что второй, третий и четвертый поцелуи такие же потрясающие, как и первый. Я стараюсь не думать о нем, потому что если начну, то вспомню, как еще несколько дней назад была связана с ним и со всем миром.

Тогда мне придется вспомнить о своих надеждах. О том, как я убеждала саму себя, будто я какое-то чудо.

Но мир, частью которого я так сильно хотела быть, не принял меня.

Я должна отпустить Олли. Я усвоила урок. От любви можно умереть, и я лучше останусь жива, чем буду жить там, Снаружи.

Я как-то сказала Олли, что знаю собственное сердце лучше, чем все остальное, и это по-прежнему так. Но что-то в нем изменилось.

«ПОСТОРОННИЙ», АЛЬБЕР КАМЮ

«В ОЖИДАНИИ ГОДО», СЭМЮЭЛ БЕККЕТ

«ТОШНОТА», ЖАН-ПОЛЬ САРТР

Осторожно, спойлер: Все – это ничто.

С КАЖДЫМ ДНЕМ Я СТАНОВЛЮСЬ КРЕПЧЕ. Ничего не болит, кроме сердца, но я стараюсь им не пользоваться. Держу жалюзи опущенными. Читаю книги. Экзистенциальные или нигилистические. У меня не хватает терпения читать произведения, утверждающие, будто в жизни есть смысл. Я не вытерплю хеппи-энда.

Я не думаю об Олли. Он шлет мне письма, которые я удаляю не читая.

Спустя две недели я уже достаточно здорова, чтобы возобновить некоторые занятия. Проходит еще две недели, и я могу вернуться ко всем.

Я не думаю об Олли. По-прежнему удаляю его письма.

Моя мама по-прежнему пытается все исправить. Дрожит надо мной. Беспокоится, суетится и курирует. Теперь, когда я окрепла, она уговаривает меня снова проводить вместе вечера. Как и Олли, она хочет, чтобы наша жизнь стала прежней. Я не получаю удовольствия от этих совместных вечеров – на самом деле меня ничто не радует, – но все равно соглашаюсь ради нее. Мама похудела еще больше. Я встревожена и не знаю, как все исправить, поэтому играю в фонетический скрабл и «Честную угадайку», смотрю кино и притворяюсь.

Олли прекращает писать мне письма.

– Я попросила Карлу вернуться к нам, – однажды после ужина сообщает мама.

– Я думала, ты ей больше не доверяешь.

– Но я доверяю тебе. Ты усвоила урок сложным путем. Некоторым вещам человек должен учиться на собственном опыте.

НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ ПОЯВЛЯЕТСЯ КАРЛА и сразу начинает суетиться. Ее суета еще суетливее, чем прежде. Она ведет себя так, словно никакой разлуки и не было. Карла тут же загребает меня в объятия.

– Мне так жаль, – говорит она. – Это все моя вина. Я застываю в ее руках, не желая давать волю эмоциям.

Если я заплачу, все станет реальным. Мне действительно придется жить этой жизнью. Я действительно никогда больше не увижу Олли.

Я стараюсь держаться, но не могу. Карла – как мягкая подушка, в которую ты должен выплакаться. Начав, я не умолкаю еще час. Она вся пропитана моими слезами, а у меня слез больше не осталось. Я задумываюсь о том, можно ли выплакать все слезы. И отвечаю на этот вопрос новым потоком.

– Как твоя мама? – спрашивает Карла, когда я наконец перестаю рыдать.

– Она меня не возненавидела.

– Мамы не могут возненавидеть своих деток. Они слишком сильно их любят.

– Но ей следует. Я ужасная дочь. Я совершила ужасный поступок.

Слезы снова начинают течь, но Карла отирает их рукой.

– А что твой Олли?

Я качаю головой. Я готова рассказывать Карле о чем угодно, только не об этом. Мое сердце слишком изранено, и я хочу сохранить эту боль как напоминание. Я не желаю, чтобы на него пролился солнечный свет. Не желаю, чтобы оно зажило. Потому что, если это случится, у меня может возникнуть соблазн воспользоваться им снова.

Мы возвращаемся к привычной рутине. Каждый день похож на предыдущий и не слишком отличается от следующего. А роза упала на лапу Азора. Я работаю над моделью библиотеки с интерьером в стиле Эшера: лестницы заканчиваются на полпути и ведут в никуда. Снаружи слышится шум, а потом раздается гудок. На сей раз я тут же понимаю, что происходит.

Сначала я не подхожу к окну. Но Карла выглядывает и рассказывает мне о том, что видит. Приехал фургон для перевозки мебели фирмы «Два переезжающих брата». Братья выпрыгивают из фургона и начинают выгружать тележки для багажа, пустые коробки и скотч. Они разговаривают с мамой Олли. Кара и Олли там. Карла говорит, что их отца не видно.

Мое любопытство оказывается сильнее меня, и я уже стою у окна, по другую сторону занавески, и подглядываю. Карла права. Отца Олли поблизости нет. Олли, Кара и их мама страшно суетятся. Они вбегают в дом и выбегают снова, оставляя на крыльце коробки с вещами или раздутые пакеты для мусора, чтобы парни из фургона загрузили их в машину. Все молчат. Даже с такого расстояния я вижу, как нервничает мама Олли. Каждые несколько минут Олли останавливается и заключает ее в объятия. Она льнет к нему, а он похлопывает ее по спине. Кара не присоединяется к ним. Она теперь курит в открытую, стряхивая пепел прямо на крыльцо.

Я пытаюсь не фокусироваться на Олли, но это невозможно. Мое сердце плевать хотело на то, что думает мозг. Я ясно вижу тот момент, когда Олли ощущает на себе мой взгляд. Он замирает и поворачивается. Наши взгляды встречаются. Теперь все иначе, чем в тот, первый раз. Первый раз заключал в себе возможность. Даже тогда где-то в глубине своего существа я знала, что полюблю его.

На сей раз – определенность. Я уже люблю Олли и точно знаю, что не перестану. Он поднимает руку, чтобы помахать мне. Я отпускаю занавеску, отворачиваюсь и прижимаюсь спиной к стене, тяжело дыша.

Я хотела бы прожить заново последние несколько месяцев, начиная с того самого первого дня. Я сидела бы в своей белой комнате. Услышала бы, как рядом с соседским домом сигналит грузовик, но не встала бы с белого дивана, а продолжала бы читать свои новенькие книжки. Я бы помнила, что было в прошлом, и не стала бы его повторять.

ГРАФИК ЕГО ОТЦА