Правый пеленг - Иван Черных

– Что это? – удивленно вскинул бровь капитан.

– Кто-то забыл поставить подпись, – улыбнулся Меньшиков.

Петровский развернул лист, не сбавляя шага прочитал. Помолчал с минуту.

– Давно это у тебя?

– Еще с Сальска, когда прилетал генерал Петрухин.

Петровский низко наклонил голову.

– Невысокого же ты обо мне мнения, – сказал с грустью. – Да ладно… Жаль, долго оно у тебя в кармане провалялось. Не на твоей штабной машинке печаталось?

– Нет. У моей такого перекоса буквы «р» нет.

Петровский снова помолчал.

– Кто-то хорошо осведомлен о наших взаимоотношениях. Решил эту бумажку в клин превратить… Жаль, долго у тебя пролежала. – Он ускорил шаг.

Петровский первым подошел к самолету, ступил на крыло и заглянул в кабину пилота, плексигласовый колпак которой был отодвинут назад.

– Пусто, – констатировал он.

Никого не оказалось и в кабинах штурмана и стрелков. По тому, что бросили их открытыми, привязные ремни и парашюты валялись как попало, нетрудно было представить, что покинуты они в спешке.

Петровского что-то заинтересовало в кабине стрелков, он долго лазал там, чем-то гремел и вот наконец вылез, держа в руках портативный радиопередатчик.

– Вот и выяснилось, почему он кружил, – сказал капитан сам себе и вздохнул.

– Не думаешь ли ты, что из-за этой шарманки? – спросил Меньшиков, действительно не понимая, почему так решил оперуполномоченный.

– Думаю, – твердо и убедительно сказал Петровский. – Иначе зачем было прицеплять эту шарманку к парашюту? Непонятно только, что помешало ее выбросить.

– Погода, что же еще.

– А двое с парашютами выпрыгнули. Им погода не помешала.

– С чего ты взял?

– Посмотри повнимательнее, там две фалы болтаются. В кабине стрелка. – Он помолчал, о чем-то думая. – Сел только экипаж, три человека: летчик, штурман и стрелок-радист.

Меньшиков тоже так решил. Собственно, и решать-то нечего: три парашюта лежат на сиденьях, значит, членов экипажа было трое. Предположение подтверждалось и следами на земле, ведущими от «хейнкеля» на запад. Петровский и Меньшиков пошли по ним. Метрах в трехстах наткнулись на небольшую кучу соломы, совсем недавно разворошенную.

Петровский снял автомат и копнул прикладом.

– Думаешь, клад оставили? – усмехнулся Меньшиков.

Капитан ничего не ответил, сосредоточенно разгребал солому. Показалось что-то темно-серое. Петровский нагнулся, потянул и вытащил мундир мышиного цвета с орлом над нагрудным карманом. Потом из тайника извлек планшет с картой и еще два мундира.

– Похоже, у фрицев было во что переодеться, – высказал предположение Меньшиков.

Петровский заторопился:

– Надо быстрее в станицу. Сообщить всюду, перекрыть все дороги. У таких запасливых «гостей» наверняка и документы наши имеются. Не иначе диверсантов выбрасывали.

– Следы как раз и ведут в станицу.

Они почти бегом пустились по следу.

В станице отряд самообороны был уже на ногах. Его поднял коллега Петровского лейтенант Завидов, оперуполномоченный БАО. Комсомольцы прочесали все дома и нашли заблудших: под видом советских летчиков они преспокойно отдыхали у одной колхозницы. У них действительно оказались советские документы, все трое неплохо владели русским языком. Поначалу самый старший по возрасту (позже выяснилось, что это командир экипажа) даже возмутился «бестактностью шантрапы», но когда их все-таки привели в стансовет и капитан Петровский, показав планшет, спросил, не они ли «потеряли» его в копне соломы, они не стали отпираться.

Несколько позже Петровский выяснил и главное, зачем экипаж прилетал. В районе Сальска выброшены два диверсанта, старик и девушка. Из-за тумана и сильного ветра штурман потерял ориентировку, горючее было на исходе, и летчик пошел на посадку на первый же попавшийся аэродром, не предполагая, разумеется, что он – советский. Сигнал «Я свой» – желтая ракета – якобы в ту ночь была у немцев. Но так ли это, следовало уточнить…

Александр очень пожалел, что отложил встречу с Ритой на завтра. Утром, когда он зашел в столовую, его увидел начальник штаба полка и приказал:

– Быстрее завтракайте и поезжайте в станицу. Там в клубе разместились прибывшие вчера девушки, будущие младшие авиаспециалисты. Пока у вас нет допуска к полетам и самолетам, будете учить их. Для начала растолкуйте им, что это за зверь – самолет, научите отличать плоскость от стабилизатора, киль от руля поворота.

– Боюсь, неважный из меня педагог получится, – попытался отказаться Александр, но майор категорично «успокоил»:

– А вы не бойтесь. Все равно посылать больше некого: техники заняты ремонтом, летчики – подготовкой к боевому заданию. В станицу вас полуторка подбросит, она скоро туда отправляется.

– Есть, – не очень-то бодро ответил Туманов.

– Везет же человеку, – острил за завтраком Ваня Серебряный. – Мало ему одной девушки, еще десяток подбрасывают – выбирай любую. Уступи в таком случае Риту, командир…

А ему было не до шуток. Рита разыскивала его неслучайно – что-то, возможно, стало известно. Но сходить к ней в землянку, где жили девушки-телефонистки (Рита отдыхала после дежурства), не было времени; шофер уже поджидал его.

Колхозный клуб располагался в центре станицы – длинное одноэтажное здание, крытое железом, с двумя крылечками – центральный вход и служебный, в небольшую артистическую.

По логике, девушек разместили в артистической, но Александр постучал в центральный вход; если девушки здесь, мало ли чем они занимаются.

Ему никто не ответил. Александр толкнул дверь, и она открылась.

В зале было пусто: скамейки сдвинуты к дальней стене и сложены одна на другую, на сцене – кровати, заправленные солдатскими одеялами; почти как у летчиков, занявших эмтээсовский клуб, с той лишь разницей, что там, на сцене, разместился командный состав, в зале – рядовые экипажи. Откуда-то из глубины сцены появилась одна из вчерашних девушек-солдаток с красной повязкой на рукаве. Увидев лейтенанта, она легко спрыгнула со сцены и, энергично приложив руку к пилотке, четко доложила:

– Товарищ лейтенант, первое особое женское отделение занимается согласно распорядку дня. Дежурный по казарме рядовая Белоусова.

Александра приятно удивила, даже восхитила четкость доклада, хорошо поставленный голос, молодцеватая выправка девушки, словно она прослужила в армии не один год. И ее приподнятое настроение передалось ему.