Пират - Лев Брандт

Он долго стоял в толпе спешивших, толкающихся людей и казался праздным наблюдателем. Ростом он был выше всех. Люди торопливо проходили мимо одинокого человека во всем черном, с изуродованным лицом, на несколько мгновений задерживали на нем взгляд и шли мимо.

Казалось, из всей этой толпы никому не было дела до этого человека.

Но это только казалось. Человек с изуродованным лицом знал, что это не так.

Невысокий мужчина, лет тридцати пяти, нес полную корзину яблок, на ходу все время оборачивался и разговаривал с десятилетним мальчиком. Случайно он так сильно толкнул Воробушкина, что просыпал почти все яблоки. Послышался смех.

Мужчина рассердился, покраснел и, сказав сердито и громко: «Стоит истукан и посторониться не может…» – бросился подбирать яблоки.

Несколько человек забыли о своих делах и остановились, наблюдая.

«Истукан» не двинулся с места; он спокойно наблюдал за сердитым человеком, ползающим у его ног.

А тот, сидя на корточках, поднял смуглое лицо с серыми, веселыми глазами, посмотрел на Воробушкина и сказал все еще сердито:

– Помоги, чего стоишь!

Воробушкин нехотя присел на корточки.

– Я Цыганок, – сказал тот чуть слышно, не глядя на Воробушкина.

Воробушкин лениво и неторопливо положил несколько яблок в корзину и выпрямился.

Когда уже почти все яблоки были собраны, на помощь кинулся пожилой человечек, низенький, плотный, с круглым, в складках, лицом и какими-то удивительного, мышиного цвета глазами. Он начал ползать вокруг Воробушкина, словно собирался наверстать потерянное время, но наверстывать было нечего, – все яблоки лежали уже в корзине.

Цыганок взял мальчика за руку и пошел к пристани.

На мгновение по лицу Воробушкина как будто скользнула тень улыбки, он повернулся и зашагал в город. Шел он не торопясь, легко поднимался в гору. Только спина сутулилась, как у очень усталого или несущего тяжесть человека.

Поравнявшись с первыми домами, Воробушкин оглянулся и вдруг круто свернул в ближайшую подворотню.

Он извлек из кармана крохотный пакетик и торопливо развернул его. Пакетик состоял из клочка бумажки и двух десятирублевок.

На клочке бумажки карандашом было написано несколько слов. Воробушкин прочитал их, опустил деньги назад в карман, а бумажку сунул в рот и принялся жевать так, словно давно ничего не ел.

В ту же минуту на него с разбегу налетел коротконогий человечек и забормотал извинения.

Воробушкин взял его за лацкан серого, в мелкую клетку, порыжевшего пиджака, притянул к себе, как будто собирался сообщить человечку что-то по секрету, но ничего не говорил, а только молча жевал, задумчиво оглядывая его, тщетно вырывающегося из рук, потом выплюнул разжеванную массу прямо в лицо человечку и зашагал дальше.

Коротконогий не обиделся. Он несколько секунд потоптался на месте, потом пошел следом за Воробушкиным, сильно размахивая короткими ручками на ходу, стараясь не отстать от Воробушкина ни на шаг.

Воробушкин ходил очень легко, на носках, слегка наклонив корпус вперед, и почти не касался каблуками панели. Он шел все быстрее. Минут через пятнадцать он оглянулся.

Шагах в пятидесяти от себя он увидел спутника. Тот бежал вприпрыжку, широко открыв рот; на губах у него, как у собаки, лежал кончик языка. Крупные капли пота со лба падали на глаза и катились дальше по толстым щекам, как слезы. Мышиного цвета глазки посмотрели на Воробушкина жалобно и умоляюще.

Воробушкин пошел еще быстрее. Он сам начал размахивать руками и старался шагать как можно шире.

Прошло еще минут десять. Воробушкин дышал шумно, но все ускорял шаги. Он собирался оглянуться, как вдруг услышал совсем близко от себя порывистое, хриплое дыхание.

Спутник его еще больше высунул язык. Потрепанная соломенная панамка сползла набок, лицо стало бурым, и казалось, он вот-вот упадет от усталости. Между ним и Воробушкиным теперь было не больше двадцати шагов.

Воробушкин даже потерял темп, когда услышал знакомые шаги так близко от себя. Он с удивлением посмотрел через плечо на этого коротконогого человечка, потом тряхнул головой, как человек что-то твердо решивший, и продолжал свой путь.

Улица сменялась улицей, Воробушкин так уже устал, что не замечал ни людей, ни домов, ни улиц, по которым шагал, а в десяти шагах, как привязанный, волочился за ним задыхающийся человечек.

Больше так бежать Воробушкин не мог. Они находились уже на краю города.

«Стукнуть его, что ли…» – раздумывал Воробушкин и приготовился остановиться, даже сжал кулаки и оглянулся.

Спутник его сидел на панели, бессильно прислонясь головой к забору. Глаза его были закрыты, лицо землисто-серого цвета, и на нем странно выделялись побелевшие нос и губы.

Кулаки Воробушкина разжались. Он сделал несколько шагов в сторону своего назойливого спутника, и на лице у него появилось непривычное выражение растерянности.

Возможно, он и помог бы человечку, но ему не дали. Потрепанная извозчичья пролетка выкатилась из-за угла и остановилась рядом.

И прежде чем Воробушкин успел опомниться, из пролетки выскочил Цыганок, схватил его за руку, втащил к себе в пролетку и, откинувшись на спинку, захохотал на всю улицу.

Извозчик хлестнул лошадь, и пролетка тронулась.

Цыганок держал Воробушкина за рукав, словно боялся, что тот вырвется и убежит, пытался что-то сказать, но каждый раз задыхался от смеха.

Воробушкин недовольно сопел, глядел в спину кучера и ждал.

Цыганок тыкал рукой в сторону лошади и что-то мычал.

– Лошадь заморил, – наконец выговорил он. – Два часа ездим за вами от самого сквера, – объяснил Цыганок и опять захохотал.

Извозчик, седой и бородатый, повернулся на козлах, с уважением посмотрел на Воробушкина и сказал:

– Конем бы тебе родиться, цены б не было!

Воробушкин подумал и вдруг рассердился.

«Конем, конем! – мысленно передразнил он. – Конем я б уже сто раз сдох бы, и кости сгнили, а человеком живу и живу». И, повернув голову к Цыганку, спросил:

– Куда ты меня везешь?

– В баню, – ответил Цыганок и сразу стал серьезным. – Гони, Матвей, – попросил он возницу.

Цыганок взял билеты в отдельный номер. В предбаннике – маленькой комнате с большим клеенчатым диваном – он быстро начал раздеваться.

Воробушкин сидел на диване и молчал.

– Раздевайся скорее, – торопил его Цыганок, – тебе сейчас в самый раз в ванну, сразу посвежеешь.

– Ты меня затем и привез сюда?

– И затем, – улыбнулся Цыганок. – Ты же, верно, насквозь пропотел. Не вымоешься – от тебя козлом нести будет.

– Спасибо, – мрачно поблагодарил Воробушкин и не торопясь принялся снимать сапоги.