Заколдованная Элла - Гейл Карсон Ливайн

Дату следующего письма от Чара я запомнила навсегда: двадцать четвертое мая, четверг. Он уехал ровно полгода назад. Письмо пришло утром, но у меня весь день не было ни секунды, чтобы его прочитать. На заре мне пришлось по приказу мамочки Ольги отмывать плитки во дворе. Потом Оливия велела мне пересчитать ее монетки, которых были тысячи, — причем несколько раз, поскольку была убеждена, что я ошибаюсь. Вечером Хетти заставила меня готовить ее к балу, в том числе выщипать волоски, в изобилии росшие у нее над верхней губой.

Когда Хетти наконец отбыла, оказалось, что Мэнди успела прибрать в кухне без меня. А значит, остаток вечера был в моем распоряжении.

Я убежала к себе в каморку и открыла окошко, и меня обдувал прохладный воздух. Потом зажгла огарок свечи, который стянула для меня Мэнди, и осторожно пристроила его подальше от сквозняка. Села на тюфяк и распечатала письмо.

Милая Элла!

Вообще-то, нетерпение мне несвойственно. Однако твои письма для меня — настоящая пытка. От них я только и мечтаю, что вскочить на коня и поскакать во Фрелл — и заставить тебя наконец объясниться.

Письма твои кокетливы, забавны, глубоки и (иногда) серьезны. Когда я получаю их, меня переполняет счастье — но и горечь тоже. Ты почти ничего не рассказываешь о своей повседневной жизни; я представления не имею, чем ты занимаешься. Да мне и неважно — обожаю строить догадки. Но и важного ты тоже не говоришь — что ты чувствуешь, хотя на свои чувства я тебе намекал, и частенько.

Я тебе нравлюсь. Если бы не нравился, ты не тратила бы времени на писанину. А я тебя люблю — наверное, с того самого мига, когда увидел тебя на похоронах матери. Я хочу быть с тобой до самой смерти и даже за ее порогом, а ты мне пишешь, что слишком маленькая, чтобы выйти замуж, или слишком старая, или слишком низкорослая, или слишком голодная, и в конце концов я в отчаянии мну твои письма в кулаке, а потом расправляю и перечитываю в двенадцатый раз в поисках скрытого смысла.

Отец в письмах постоянно спрашивает, не нравится ли мне какая-нибудь юная айортийка или кто-нибудь из наших знакомых дома. Я отвечаю — нет. По-моему, это признание в очередном моем недостатке — в гордыне. Не хочу, чтобы он знал, что я кого-то люблю, если эта любовь безответна.

Ты бы его очаровала — и матушку тоже. Они были бы твои навеки. Совсем как я.

А какой ты будешь красивой невестой — за кого бы ты ни вышла, сколько бы тебе ни было лет. А какой ты будешь королевой — если повезет мне! Кто сравнится с тобой в изяществе? В живости? В мелодичности голоса? Я-то могу бесконечно распространяться о твоих достоинствах, но хочу, чтобы ты поскорее дочитала письмо и ответила мне.

Сегодня я не в состоянии писать ни об Айорте, ни о своих занятиях — ни о чем. В моих силах лишь отправить это письмо и ждать.

С любовью (какая радость писать это слово!), с любовью, с любовью —

Чар.

Я смотрела на страницу, разинув рот. Перечитала. Еще раз. И еще. Оцепенело заметила, что грязные пальцы измазали письмо в саже.

Чар меня любит. Любит — с самой первой встречи!

Я-то, наверное, влюбилась в него уже потом, но теперь любила его так же, как он меня, а может, и сильнее. Я любила его смех, его почерк, его пристальный взгляд, его чувство собственного достоинства, его веснушки, его руки, его твердую решимость рассказать мне обо всех своих недостатках и его умение смеяться моим шуткам. А главное — как ни стыдно в этом признаться — я любила его любовь ко мне.

Я бережно поставила огарок на пол и затанцевала по комнате, выделывая пируэты.

Я выйду за Чара и буду жить с любимым всю жизнь.

Я уеду от мамочки Ольги и ее дочурок.

Никто не будет мне приказывать.

Да, неожиданный выход из положения. Вот бы Люсинда взбесилась, если бы поняла, что я перестану быть послушной, став недосягаемой для приказов. Такой способ избавиться от проклятия удивит даже Мэнди.

Я вытащила из тайника на дне шкафчика лист бумаги. Пусть моему любимому не придется ни секунды терзаться от нетерпения.

Но не успела я написать «Мой милый Чар, дорогой Чар, любимый Чар!», как свечной огарок затрещал и погас. Я твердо настроилась проснуться, едва достаточно рассветет и можно будет писать. И заснула, сочиняя письмо.

Среди ночи меня так и подбросило, и счастью моему пришел конец.

Если я выйду за Чара, проклятие никуда не денется! Более того, оно станет давить на меня лишь сильнее. И на Чара — ведь он тоже будет проклят.

Вдруг о моем беспрекословном послушании станет известно? О нем уже пронюхали мои новые родственницы, и они не преминут воспользоваться своим знанием, чтобы добиться высокого положения в обществе и разбогатеть еще больше. Это бы еще ничего, но враги Киррии способны обратить проклятие в куда большее зло. Каким мощным орудием оно станет в бессовестных руках! Меня заставят выдавать государственные тайны. Меня могут даже заставить убить Чара!

А что мой секрет будет раскрыт, я не сомневалась. При дворе найдутся зоркие глаза и чуткие уши, настроенные на признаки подобной слабости. Всех не обманешь, нечего и мечтать.

Как же быть? Мама приказала никому не говорить о проклятии, но Мэнди может дать мне другой приказ, чтобы я призналась Чару. А он уж примет меры.

Я все ему напишу. Сейчас же побегу разбужу Мэнди. Я села на тюфяке — счастье вернулось ко мне. И тут же рухнула обратно.

Что за меры он примет? Ему придется запретить всем на свете говорить со мной и писать мне. Он запрет меня подальше от посторонних глаз. Дело хорошее — только ему придется самому носить мне еду, пряжу на одежду, дрова на растопку. Это будет бремя почище свадебных даров Люсинды. И что подумают в Киррии о королеве-затворнице? Да и мне каково будет сидеть день-деньской взаперти, будто Рапунцель в башне? И вообще иногда даже самых разумных мер предосторожности оказывается недостаточно.

Можно попросить Чара отречься от престола в пользу сестры. Если станет известно, что он никогда не станет королем, скорее всего, негодяи не изберут его своей мишенью. Но как мне попросить о подобном, мягко говоря, одолжении? Как он к этому отнесется? И не получится ли, что он отведет опасность от себя, но навлечет на сестру?

Можно пожениться тайно… Глупости. Тайное всегда становится явным.

Я решила придумать другие варианты, но ничего не приходило в голову. Пока я проклята, мне нельзя замуж за Чара. Но если когда-нибудь, через месяц или через двадцать лет, мне удастся избавиться от проклятия, я разыщу Чара и завоюю его снова, если он будет свободен. Неважно, на что мне придется пойти, неважно, сколько времени это займет. А сейчас мой единственный шанс — заставить его меня бросить.

* * *

Когда я наконец придумала, как поступить, и села писать, то погубила три листа бумаги, закапав их слезами, и четвертый — когда забыла, что надо писать с ошибками.