Ангел Паскуале. Страсти по да Винчи - Пол Дж. Макоули

— Следов яда нет, — сказал наконец врач, поднимаясь с колен.

Кто-то произнес:

— Это доказывает только то, что сам он не испачкался.

— Вы видите на нем перчатки? Где они? Кто расставлял бокалы, капитан? — отрывисто спросил Никколо.

Капитан отнесся к вопросу серьезно:

— Кто-то из слуг за первым столом, как мне кажется.

— Тогда обойдем их всех и устроим проверку! Паскуале, ты бы очень помог, если бы позаботился о бедном Баверио. — Никколо взял Паскуале за плечо и добавил шепотом: — Пойди с ним, разузнай что-нибудь еще. Может быть, Рафаэля убили, потому что он узнал кого-нибудь. — Он снова заговорил вслух: — Капитан, нам не поймать убийцу, если мы будем мешкать.

Когда они ушли, а солдаты унесли тело несчастного виночерпия, Паскуале взял Баверио за руку и усадил за один из столов. Паскуале был голоден, но он не мог прикоснуться к фруктам или хлебам, горы которых высились в плетеных золотых корзинках. Не теперь, когда тело Рафаэля лежит на полу в дальнем конце огромного, освещенного свечами помещения.

Словно читая мысли Паскуале, Баверио неожиданно сказал:

— Мы шли за телом господина.

— Солдаты вернутся. Если хочешь, я могу пойти и позвать кого-нибудь прямо сейчас.

Баверио покачал головой:

— Синьор Макиавелли выяснит, кто его убил?

— Мы поможем тебе, если ты нам позволишь.

— Это все связано со стеклышком, которое я вам дал?

— Да, я думаю, да. — Паскуале больше не мог утаивать правду. — Баверио, мы видели, как убили Джованни Франческо. Он тоже был отравлен, удушающим дымом.

Лицо Баверио сделалось мертвенно-бледным, но голос звучал ровно:

— Я знал, что он погиб. Когда он не пришел сегодня утром, я понял это, и мой господин тоже. Вот почему он хотел обо всем рассказать.

— Если есть что-то, о чем знал твой господин, ты можешь сказать мне, что именно?

— Он сказал только, это связано с тайной Великого Механика. Он считал, что Джулио Романо каким-то образом шантажировали, вот почему Джулио взял те вещицы, летающую лодку и коробку со стеклом, хотя этот последний секрет больше не секрет, только не после сегодняшней ночи. Но он не знал, что Джованни Франческо тоже в этом замешан. — Баверио посмотрел через всю залитую светом свечей комнату туда, где лежало тело Рафаэля, накрытое гобеленом, потом снова взглянул на Паскуале, глаза его наполнились слезами. — Мой бедный господин, Паскуале! Он так заботился о своих ассистентах!

— А ты знаешь, почему Романо шантажировали? Какое-то обычное дело?

— Обычное?

— Ну, — протянул Паскуале, вспомнив о синьоре Джокондо, — я имею в виду, связанное с замужней дамой.

— О нет! Ничего подобного! Мой господин… но об этом я не стану говорить.

Наступила тишина. Паскуале попробовал снова разговорить мальчика:

— Так что Романо?

— Мой господин думал, что он участвовал в создании… неких предметов искусства. Ну, ты знаешь, какого сорта.

— Ты имеешь в виду «товар-люкс». Едва ли этим стоит гордиться, как мне кажется. — Паскуале тотчас же вспомнил о картинке, которую спас из очага Джустиниани, ему показалось, она тоже принадлежала к числу непристойных гравюр, если кого-то возбуждает богохульство.

— Я даже не видел, что это было, — сказал Баверио, — но знаю, это было что-то иное, что-то более реалистическое, чем обычные деревянные гравюры. Мой господин видел кое-что из того; он сказал, это было надругательством над искусством во всех смыслах. Мне кажется, стекло, которое я отдал вам, как-то связано с этим.

— Как это?

— Это и есть страшная тайна Великого Механика, раскрытая этой ночью. Способ управления светом и тенью. Его ассистенты принесли сюда яркие лампы и увеличенную копию коробки, которую я нашел среди вещей Джулио. Всех за первым столом, Папу, моего господина и членов Синьории, попросили неподвижно сидеть перед ней. Чтобы «сделать снимок», как сказал Великий Механик.

Паскуале подумал о стеклянной пластине, зачерненной в результате какого-то химического процесса, затем о картине, спасенной из огня, странной картине из теней. Теневое искусство, искусство теней… Доктор Преториус сказал, скоро механики оставят художников без дела, хотя едва ли речь идет о такой простой передаче сходства. Если подобное и возможно, это же всего-навсего копирование реальности. Здесь не может быть повествования, не может быть изящества, никакого символизма и аллюзии, которыми картина передает радость, волю и славу Творца.

Паскуале хотел расспросить об этом Баверио, но, как только он заговорил, странная приглушенная дрожь прошла по полу. Ножи и бокалы зазвенели на столах, пламя свечей содрогнулось. Паскуале и Баверио уставились друг на друга с непонятной подозрительностью, где-то за пределами комнаты поднялся шум. Через мгновение капитан стражи, за которым неслись солдаты, вбежал в комнату и прокричал, что им надо уходить.

Баверио начал что-то говорить о теле своего господина, что он пришел сюда за ним. Его голос уже срывался, и капитан ударил его по щеке и воскликнул почти так же истерично, как и мальчик:

— Нет времени, идиот! На нас напали. Твой хозяин здесь в полной безопасности, он никуда не денется.

Паскуале поставили на ноги двое солдат, еще двое подхватили Баверио. Когда они подошли к двери, выводящей на парадную лестницу, на балконе в дальнем конце зала раздался сильный грохот. Окна вылетели, звеня разбитыми стеклами, вслед за тем повалил дым.

Капитан закричал что-то о пожаре, но тут Паскуале узнал едкую вонь гниющей герани. Глаза и нос защипало, и он сразу же понял, чьих это рук дело.

Солдаты, ведущие Паскуале, начали задыхаться. Он вырвался из их рук, зажал одной ладонью нос и рот, а свободной рукой схватил Баверио за рукав, вытаскивая его за дверь.

Внизу лестничного пролета было полно ядовитого оранжевого дыма, напуганные табуны солдат, священников и зевак кричали и толкались, пытаясь выйти все разом. Паскуале продолжал сжимать рукав Баверио, когда толпа подхватила и понесла их, затем они оказались на улице, в холодной черной ночи, освещенной факелами.

Паскуале, тащивший Баверио за собой, нашел укрытие под помостом, возведенным перед дворцом. Половина его сознания, поддавшаяся общей панике, полагала, что что-то произойдет, может произойти в любой момент, вторая половина, рационально мыслящая, холодно наблюдала, отмечая, что это в самом деле магия: заставить людей ни с того ни с сего усомниться в природе вещей, которые до сих пор казались им незыблемыми и неизменными. Он гадал, где может быть Никколо.

Над головой оранжевый дым вырывался из окон второго этажа палаццо. Космическая машина Великого Механика развалилась на куски, ее нижняя половина распалась и загорелась от масла, вытекшего из ламп, вмонтированных в центр солнца. Вокруг лежали тела, превратившиеся в кровавые ошметки. Некоторые еще кричали, слабо копошась в лужах собственной крови. Люди неслись во все стороны, солдаты тоже, напуганные не меньше остальных. С зубчатой крыши палаццо летели на площадь горящие ракеты, пронзительно свистя и завывая, оставляя длинные хвосты искр, ударялись о булыжники и разрывались с резким треском или путались под ногами толпы. И здесь и там покачивались на ходулях люди в масках, разбрасывающие маленькие стеклянные шарики, которые взрывались клубами оранжевого дыма. И самый воздух сделался ожившим и враждебным, царапающим кожу на лице, от него текло из глаз и носа. Все вместе походило на одно из полотен художников фламандской школы, которые достигли больших высот в изображении Ада.