Как сделать капитализм приемлемым для общества - Колин Крауч

Рассмотрим в этом контексте роль Европейского союза в подготовке соответствующей программы действий. В качестве основной цели европейской интеграции всегда провозглашалось создание рынков; в то же время в Европе оставалось место для четко выраженной (хотя, быть может, игравшей и подчиненную роль) социальной политики, направленной на исправление внешних воздействий. На начальном этапе осуществления проекта создания общего рынка в 1950-х годах основные усилия его участников были направлены на устранение торговых барьеров между странами. Таким образом, это был проект маркетизации. Однако в нем «звучали» и темы социальной политики, выражавшиеся в общей приверженности «невиданному ранее профсоюзу» и сельскохозяйственной политике, вращавшейся вокруг проблем благосостояния фермеров. Следует упомянуть, что на общеевропейском уровне осуществлялись одна-две программы, направленные на предотвращение «сваливания» в нисходящую спираль социальной политики, которое могло быть вызвано обострением международной конкуренции. Вот, пожалуй, и все. В общем, социальная политика оставалась прерогативой государств – членов Европейского экономического сообщества. Необходимость такого решения была обусловлена тем, что эти страны находились на этапе построения государств всеобщего благосостояния и должны были добиться демократической легитимности в глазах своих граждан.

В начале 1990-х годов в рамках проекта по созданию общего европейского рынка происходит значительное усиление амбиций в области социальной политики, совпавшее по времени с пребыванием у власти в ЕС Жака Делора и Романа Проди. Перед нами классический пример действий, целесообразность которых отстаивается в этой книге: проект, направленный на усиление рынка, сопровождался социальной политикой, основные меры которой были направлены на уравновешивание определенных ограниченных экстерналий и недопущение «гонки на выживание». По сравнению с предшествовавшими сорока годами в социальной сфере был достигнут впечатляющий, но в конечном итоге ограниченный прогресс. Это может объясняться тем фактом, что начиная с середины 1990-х годов в стратегии создания и поддержания рынка произошли значительные изменения, а у ее исполнителей появились новые, гораздо более «острые», чем раньше, инструменты. Теперь основное внимание уделяется рынкам труда и связанной с ними социальной политике. Последняя предусматривает не предотвращение, но поощрение «гонки на выживание». Стратегический поворот был вызван обеспокоенностью европейцев проблемой конкуренции с США, с их ограниченными трудовыми правами, слабыми профсоюзами и слаборазвитым государством всеобщего благосостояния. Одновременно начался массовый прием в ЕС новых стран-членов, прежде всего из Центральной и Восточной Европы. Во многих из них и правительства, и новые зарождавшиеся элиты стремились как можно дальше уйти от любых возможных ассоциаций с моделью государственного социализма, для чего использовали нерегулируемую маркетизацию в очень крупных «дозах». В ЕС начался новый этап движения к маркетизации, включавший масштабную приватизацию в секторе общественных услуг. Предполагалось, что приватизация создаст условия для дальнейшей межгосударственной конкуренции в этой сфере.

Но ЕС не полностью отказался от логики, предполагавшей сочетание маркетизации и компенсации воздействий рынка. В значительной степени интерес к активной политике на рынке труда был обусловлен успехами Дании и Голландии, которым удалось совмещать усиление маркетизации труда с развитием определенных трудовых прав. В то же самое время и другие международные организации, активно проповедовавшие необходимость маркетизации (особенно ОЭСР и Всемирный банк), начали откликаться на логику необходимости мер, противодействующих экстерналиям. Отчасти это было вызвано их стремлением к повышению устойчивости рыночной экономики, включая попытку сдержать все более растущее неравенство. Однако, как мы видели в главе I, после начала кризиса в Греции и других странах Южной Европы Европейская комиссия, ЕЦБ и МВФ незамедлительно вернулись к политике крайней маркетизации. На разрушение социальной политики были нацелены и решения Европейского суда, ограничивающие роль коллективных действий на рынке труда. ЕС вновь превращается в силу, направленную на маркетизацию, но гораздо более агрессивную, чем прежде. В прошлом он допускал возможность социальной политики на уровне государств – членов ЕС, в наши дни пытается воспрепятствовать попыткам защиты социальной политики на этом уровне, а о ее развитии на общеевропейском уровне нет и речи.

Как и следовало ожидать, оказавшись под воздействием ускоренного движения к маркетизации, трудящиеся отрицательно отреагировали на этот процесс. От Греции до Швеции начались поиски возможностей защиты институтов национальной социальной политики от посягательств европейской бюрократии. Эта реакция носила исключительно оборонительный характер, так как разработка новой политики, направленной на защиту интересов трудящихся на национальном уровне, означает бегство от реальностей глобализации. Разделение программ маркетизации и смягчения ее последствий на общеевропейском и национальном уровнях, соответственно, отрицательно повлияет на разработку сбалансированной политики в Европе. «Кости брошены», и выпавшие на них числа предрекают неудачу попыток создания сбалансированной стратегии – практически во всех европейских странах нарастает социально-экономическое и политическое неравенство. Социал-демократия, уже вынужденная вести оборону в условиях нарастания нового неравенства, сталкивается с опасностью перехода к обороне на национальном уровне, что никак не кончится добром.

Проблема еще более усложняется из-за того, что глобальное организованное сообщество состоит не только из национальных государств и ряда слабых регулятивных институтов. Оно включает также и США. Это не просто одно из государств. Это держава, институты которой располагают властью, выходящей далеко за пределы того, что можно было ожидать исходя из размеров экономики страны и численности ее населения. Чтобы понять причины огромной власти США, мы должны ввести понятие внешних эффектов еще одного типа – сетевых экстерналий, которое обычно применяется к конкуренции между фирмами. Представьте себе две фирмы, разрабатывающие во многом схожие друг с другом новые продукты. Но одна из этих фирм владеет близкой к монополии распределительной сетью, которой она воспользуется для продаж нового продукта. Товар ее конкурента не имеет шансов на успех на рынке, даже если его качество будет находиться на самом высоком уровне. Этому продукту слишком трудно попасть в места продаж. Владение сетью – сетевая экстерналия – является более важной, чем качество товара.

Применим это понятие к отношениям между странами. США обладают рядом важнейших преимуществ сетевой экстерналии:

• Доллар является единственной глобальной валютой; когда одно из рейтинговых агентств сообщило о планах снижения кредитного рейтинга страны, администрация США ясно дала понять, что она имеет возможность решить все долговые проблемы, включив «печатный станок», поскольку большинство государств мира держат свои активы в долларах. Таким образом, США располагают средствами устранения экономических дисбалансов, недоступными ни одной из других стран капиталистического мира.

• Английский язык является единственным глобальным языком. Это имеет не только важнейшее деловое и культурное значение; данное обстоятельство оказывает воздействие и на научную репутацию. Университеты и ученые оцениваются исходя из количества публикаций в определенных, так называемых высокорейтинговых научных журналах. Все они печатаются на английском языке, подавляющее большинство этих изданий редактируются в США и «гнездятся» в американских сетях. Поэтому большинство ученых вынуждены представлять часть своей работы национальной аудитории, часть – международной. Для американских исследователей (а также британских и ученых из других англоязычных стран) в этом нет никакой проблемы, но остальным ученым приходится мириться с тем, что части их научной деятельности как будто не существует.