Последний дон - Марио Пьюзо

– Нет, пожалуй, я побуду здесь. Хочу увидеть царя Соломона за работой.

Кросс не умел сердиться на сестру. Он рассмеялся, и она ответила ему улыбкой. После этого Кросс повернулся к Нивансу:

– Я вижу, ты не склонен к компромиссам, и думаю, что у тебя есть для этого основания. А если я предложу тебе такой вариант: Лоретта будет платить тебе процент со всех своих киношных гонораров в течение одного года, но ты должен отказаться от контроля над ней?

– Я не стану ему платить! – взорвалась Лоретта.

– Меня это тоже не устраивает, – подал голос Ниванс. – Против процента я, конечно, не возражаю, но что, если у нас появится для нее выгодная работа, а она в это время будет занята в каком-нибудь фильме? Мы просто потеряем деньги.

Кросс вздохнул и произнес почти печально:

– Толли, я хочу, чтобы ты отпустил эту девушку. Это не требование. Наш отель тесно сотрудничает с вашим агентством. Сделай мне одолжение.

В первый раз с начала этой встречи Ниванс встревожился.

– Я очень хотел бы сделать тебе это одолжение, Кросс, – чуть ли не взмолился он, – но сперва мне нужно посоветоваться с моими партнерами по агентству. – Он помолчал, лихорадочно соображая, и закончил: – Может быть, мне все же удастся договориться о том, чтобы она отделалась неустойкой.

– Нет, – отрезал Кросс, – о неустойке речь уже не идет. Я прошу тебя об одолжении. И хочу, чтобы ты дал мне ответ прямо сейчас, после чего я отправлюсь играть в гольф. – Он помолчал и добавил: – Просто скажи: “да” или “нет”?

Клавдия была поражена резкой переменой, моментально произошедшей в Кроссе. Со стороны это не выглядело ни угрозой, ни запугиванием. Более того, Кросс вел себя так, будто окончательно утратил всякий интерес к происходящему. Но Клавдия видела, что Ниванс буквально трясется от страха. И все же, к ее удивлению, он нашел в себе силы возразить.

– Так нечестно, – Ниванс перевел взгляд на Лоретту. Та опустила глаза.

Кросс с важным видом сдвинул каскетку набекрень.

– Это всего лишь просьба, Толли. Ты можешь мне отказать. Решать – тебе.

– Нет-нет, – поспешно проговорил Ниванс, – все в порядке. Конечно же, да! Я просто не знал, что она имеет для тебя такое значение, что вы такие близкие друзья.

И тут Клавдия стала свидетельницей еще одной резкой перемены в поведении брата. Он подался вперед и с радостным видом полуобнял Толли Ниванса. “До чего же красив, мерзавец!” – восхищенно подумала она. А затем Кросс заговорил тоном, в котором звучала неподдельная благодарность:

– Спасибо, Толли! Я этого никогда не забуду! Считай, что теперь здесь, в “Занаду”, у тебя карт-бланш на любого талантливого исполнителя, которого ты хочешь опробовать на большой сцене, причем можешь рассчитывать на треть его гонорара. Более того, я организую в нашем варьете специальное шоу, в котором будут выступать только ваши артисты. И я хочу, чтобы в ночь этого представления ты и все твои партнеры по агентству приняли мое приглашение на торжественный ужин по поводу такого замечательного события. Отныне можешь звонить мне в любое время, и тебя беспрепятственно соединят со мной по моей личной прямой линии.

Клавдия поняла две вещи. Во-первых, Кросс сознательно продемонстрировал свое могущество. Во-вторых, он позаботился о том, чтобы в какой-то степени компенсировать Нивансу убытки, но – только после того, как настоял на своем. Толли Ниванс непременно получит обещанное ему специальное представление в варьете “Занаду” и после этого на голову возвысится над своими партнерами по бизнесу.

Кроме того, Клавдия уяснила и еще одну важную вещь. Кросс позволил присутствовать ей на этом спектакле потому, что хотел показать, как сильно любит ее и готов подкрепить это конкретным делом. И впервые она увидела, как становятся жесткими, будто лик мраморного ангела, его прекрасные черты, красоте которых она завидовала с детства: чувственные губы, идеальный нос и чудесные овальные глаза.

Свернув с Тихоокеанского шоссе, Клавдия подъехала к воротам Колонии, где обитала Афина. Ей нравилось это место: дома, возвышающиеся прямо на берегу, океан, переливающийся огромным синим зеркалом, а чуть дальше от берега отражаются все те же скалы, устремившиеся к небу позади домов. Клавдия остановила машину перед воротами особняка Афины.

Боз Сканнет лежал на общем пляже южнее ограды Колонии Малибу. Ограда из обычной проволочной сетки спускалась к океану и примерно на десять шагов уходила в воду. Смехотворное препятствие. При желании любой человек мог обогнуть ее вплавь и оказаться в Колонии.

Сегодня Боз вышел на разведку. Он готовил очередное нападение на Афину и приехал сюда для того, чтобы провести рекогносцировку. Вот почему под теннисными шортами на нем были плавки, а в большой спортивной сумке лежала бутылка с кислотой, завернутая в полотенца.

С того места на пляже, где он обосновался, сквозь крупные ячейки ограды Бозу был виден дом Афины. На песке перед особняком он заметил двух вооруженных телохранителей. Если задняя часть дома охраняется, то фасад – тем более. Бозу ничуть не претила мысль о том, чтобы разделаться с охранниками, но тогда справедливое возмездие, уготованное Афине, станет похожим на бойню, учиненную маньяком. Так не годится.

Стащив с себя шорты и майку, Боз Сканнет расстелил на песке махровую простыню и растянулся на ней, глядя на пляж и огромное покрывало Тихого океана, простиравшееся до самого горизонта. От солнечного тепла на него напала дремота, и глаза стали слипаться. Он думал об Афине.

Во время учебы в колледже он посещал лекции одного преподавателя, который вел курс по творчеству Эмерсона и любил его цитировать. “Красота сама по себе оправдывает свое существование”. Что заставляло Боза думать об Афине – Эмерсон или Красота?

Повстречать человека, столь совершенного физически и вдобавок обладающего столь многими другими достоинствами, – огромная редкость. А именно такой была Фина, как называли ее все в дни ее детства.

Будучи юношей, Боз любил ее так страстно, что жизнь казалась ему непрекращающимся счастливым сном, в котором она отвечала ему взаимной любовью. И действительно, их жизнь была сказочно, неправдоподобно прекрасной. Но мало-помалу счастье потускнело и стало ржаветь.

Как смела она быть столь прекрасной! Как смела внушать к себе такую любовь! Как смела влюбить в себя столько мужчин! Неужто не отдавала себе отчета в том, как это опасно?

Кроме того, Боз дивился самому себе. Почему его любовь обернулась ненавистью? А вот почему. Он понимал, что не может обладать ею вечно и непременно настанет день, когда он потеряет Афину. В этот день она ляжет в постель с другим мужчиной и исчезнет из его рая, чтобы никогда больше не вспомнить о нем.

Боз почувствовал, что на него упала тень, и открыл глаза. Отгородив его от солнца, над ним возвышалась большая фигура хорошо одетого мужчины со складным стулом в руке. Боз сразу же узнал его. Это был Джим Лоузи, детектив, допрашивавший Боза после того, как он плеснул водой в лицо Афины.