Я тебя присвою - Елена Тодорова

— Хочу печенье испечь. Потешить дитё, — сообщает мне. — Ты, хозяйка, давай, не стой. Покомандую тобой сегодня вдоволь, а то переживаю что-то… Как Саульских примем.

— Подслушали? — понимаю я и улыбаюсь.

Тетя Света веселья не поддерживает. Негодуя, гримасничает и кривляется.

— А по-другому в этом доме никак. Вот ничего мне не говорят. А потом кому позор? Мне на седую голову!

— Да какой позор? Они обычные люди.

— Та дай Бог, — увлеченно тарабанит кастрюлями. На самом деле, по душе ей вся эта суета и спешка. Она этим живет, хоть и любит поворчать. — Берись за фарш, госпожа. Для мужиков купаты сделаем. Для детей — картофель по-деревенски. Для женщин — рыба фаршированная. — Поймав мой шокированный взгляд, добавляет: — Она у меня уже в духовке.

— Зачем столько всего? Андрей с Саульским только к вечеру приедут.

— А шоб мало не было! На вечер, на вечер… Сейчас заготовки сделаем, пока ты свободна. На обед уже поставила уху. На второе плов, в процессе. Желе из домашних ягод в холодильнике, — перечисляет деловито.

Люблю возиться на кухне. Но с приездом Юли попросту сбегаю. Тетя Света много и громко говорит. И хоть женщина мне симпатична, устаю от нее быстро.

Мы с девчонками Саульскими проводим немного времени в гостиной. Я показываю им дом. Ангелина осматривается, привыкает к новой обстановке. Много вопросов не задает. В целом поначалу ведет себя тише, чем обычно.

Чуть позже, тем же женским составом, обедаем. Тетя Света суетится и нервничает, пока Юля не принимается воодушевленно нахваливать ее стряпню. Атмосфера постепенно и неумолимо приближается к комфортному для нас всех диапазону. Забывая о скованности и нормах поведения, зовет тетю Свету с нами за стол. Подшучиваем друг над другом и громко смеемся.

Малышка соответственно тоже оживляется и напоминает, что я обещала показать ей платье. А я, радуясь тому, что девочка осмелела, увлекаю ее и Юлю в спальню. Достаю фирменный золотистый чехол из дальней ниши гардеробной и извлекаю наружу переливающееся белизной кружево.

— Вау! Это шикарно! Правда, мам?

— Правда.

Саульская в самом деле проявляет не меньше восторга, чем дочь. Обе едва не в один голос требуют немедленной примерки.

Не вижу смысла отказывать. Да и… Они как будто заряжают меня своим энтузиазмом. Надеваю с помощью Юли платье.

— Это… это… У меня нет слов! — восклицает Ангелина, прижимая к груди ладошки. — Мамочка, — призывает на помощь мать.

— Сказочно красиво, — подсказывает та приглушенно.

— Да! Ты выглядишь как принцесса!!! — подхватывает малышка.

Смеюсь на первых эмоциях. А потом… Вдруг застываю перед зеркалом.

Красиво, конечно.

Платье не перегружено лишними деталями, само по себе выполнено с изысканной простотой. На атласный лиф наложено ажурное кружево, вышитое крупными цветами и усыпанное мелкими бусинами. Все это великолепие, закрывая соединительный шов, плавно переходит на объемную юбку, изготовленную из десятков слоев мягкого и воздушного фатина.

Невольно отключаюсь. Не слышу то, что говорят Юля с Ангелиной. С какой-то странной, ноющей и стремительно разрастающейся тоской рассматриваю себя в зеркале. Жаль, что этот наряд так и не станет моим. Очень-очень жаль… На эмоциях дыхание перехватывает.

Цепляя отделку пальцами, провожу ладонями по животу вниз. Надеюсь, тому, кто наденет это платье на настоящее торжество, оно принесет счастье.

В этот момент дверь спальни открывается, и входит Андрей. От неожиданности замирает в проеме. А у меня отчего-то вмиг заходится сердце. Забивает своим стуком слух. Улавливаю, конечно, Ангелинкины короткие восклицания:

— Нельзя! Нельзя!

И Юлино забавно-сварливое назидание:

— Уф, Рейнер, жених не должен видеть невесту в свадебном наряде до торжества.

В темных глаз Андрея что-то вспыхивает и обдает меня жаром. Не просто смущаюсь. Меня затапливает волнение. Между нами словно какая-то невидимая связь прокладывается. Это что-то новое. Рейнеру нравится то, что он видит. А мне хочется быть для него красивой. Только для него.

Он подходит ближе, а я, ко всему, не к месту вспоминаю прошлую ночь и еще сильнее краснею.

— Рома с Бо тоже приехали? — спрашивает Юля, понимая, что Андрея не выставишь за дверь. Он кивает, неотрывно глядя на меня. — Тогда мы бежим вниз. Вы тоже не задерживайтесь, — смеется она.

Дверь хлопает, и я чуть прихожу в себя. Хочу сказать что-нибудь важное… Нечто важное именно в этот миг. Но не могу выдавить ни слова.

— Охренеть, ты меня с ног свалила, Тата, — находится Рейнер. Поджимая губы, медленно вдыхает через нос. — Можно тебя?

— Прямо сейчас? — непонимающе блею я.

— Обнять тебя можно? — уточняя, даже не улыбается. Продолжая прожигать меня взглядом, делает два шага, чтобы стать вплотную. — Не испорчу платье?

— Думаю, нет…

— Что «нет»? Нет, нельзя обнимать? Или нет, не испорчу?

— Не испортишь, — выговариваю едва слышно.

Ладони Андрея тотчас ложатся мне на поясницу. Коротко пробегают выше. Прожигая через тонкое кружево, замирают, коснувшись голой кожи.

— Легко в тебя влюбиться, Тата, — сообщает совсем тихо. — Знаю, что постоянно гоню на красный свет. Знаю, что часто пугаю… С тобой все границы нарушил. Все законы. Признаю. По-другому не могу.

Если бы я была такой, как Юля, то посмеялась и, отвечая ему, переиначила бы Аллегрову: «Что же здесь криминального? Пусть другие тормозят». Но, к сожалению, я недостаточно шальная и безрассудная. Есть внутренние резервы, казалось бы, мягкого характера, и они неисчерпаемы. Никак не могу отпустить тот факт, что он меня купил. Хотя ловлю себя на том, что… стараюсь это сделать.

— Нужно спускаться к Саульским… Нехорошо заставлять их ждать, — намеренно игнорирую слова Андрея.

Опуская глаза на его черную рубашку, периферийно улавливаю тяжелый выдох и крепко стиснутые челюсти.

— Переодевайся. Я пока займу их, — негромко проговаривает Рейнер и выходит.

А я еще некоторое время столбом стою в растворяющемся доминирующем мужском запахе. Так не хочу отпускать его тепло, что готова окликнуть. И сама же пугаюсь такого порыва.

Срываясь с места, не очень осторожно снимаю платье и, надсадно дыша, прячу его обратно в чехол. Задвигаю еще дальше. Прикрываю плотным рядом темных пиджаков и, вцепляясь пальцами в стойку, повторно торможу все двигательные процессы.

Все. Все. Все…

Выдыхаю. Возобновляю движения и каменею уже неосознанно, ощущая на обнаженном животе крепкие мужские руки. Шероховатое касание ткани к спине напоминает, что я все еще нахожусь в одних трусах. Грудь моментально тяжелеет, соски сморщиваются и затвердевают.