Быстрый взлет. Королевские ВВС против люфтваффе - Джон Брехэм

Штаб нашей авиагруппы совместно с военно-морским флотом разработал план, по которому на маршруте полета нашего коварного друга должен был располагаться сторожевой корабль. Он был оснащен примитивным радаром и имел на борту радиооператора Королевских ВВС. Если море было относительно спокойным и радар можно было использовать, этот план, казалось, имел будущее. Как только поступала информация, что «Юнкерс-88» поднимался в воздух, мы должны были срочно взлететь на «бью», установить связь с оператором на сторожевом корабле, а затем патрулировать и ждать появления врага на экране радара. Этот конкретный самолет стал известен как «Молочный поезд», поскольку точно выдерживал график своего появления. Но как бы мы ни старались, так и не смогли подойти к нему по-настоящему близко. Немецкая эскадрилья, выполнявшая эти полеты, была чрезвычайно опытной и знала все наши уловки.

Мы были счастливой и спокойной эскадрильей. Лишь однажды я вынужден был применить дисциплинарные меры в отношении одного из наших австралийских пилотов. Я завтракал с командиром авиастанции в столовой нашего отеля, когда мы со своих мест увидели одиночный «бьюфайтер», приближавшийся к зданию на высоте нашего окна. На долю секунды я подумал, что он врежется в нас, но он стал набирать высоту и с ревом пронесся над крышей. Старик был смертельно бледен.

– Узнайте фамилию этого человека, и я отдам его под суд военного трибунала.

Я остудил его, и он согласился, чтобы я сам разобрался с этим делом. Увидев виновника, я отчитал его в крепких выражениях. Осси,[97] казалось, искренне раскаивался, и, помня о собственном подобном проступке, совершенном когда-то давно, я этим ограничился.

До этого времени я ни разу не сталкивался лицом к лицу с появлениями трусости. Я слышал о том, что она имела место в других эскадрильях, но никак не ожидал, что это произойдет в моей собственной. Когда, проинструктировав два экипажа перед патрулированием над Бискайским заливом, я вернулся в свою канцелярию, адъютант сообщил, что меня хочет видеть Совиер, один из наших новых пилотов. Это был один из членов экипажей, которых я только что инструктировал. Ему было явно не по себе. Совиер сказал, что после того, как я покинул стоянку эскадрильи, мои инструкции были изменены, и он уверен, что они не смогут достигнуть назначенного мною района патрулирования. Я поблагодарил его за лояльность и пообещал во всем разобраться. Я послал за ведущим экипажем, которому было приказано возглавить этот патрульный полет, и спросил их, о чем они думали, изменяя мои распоряжения. Штурман, который оказался смелее, сказал, что мой маршрут был проложен слишком близко к вражескому побережью и, следовательно, слишком опасен. Я распорядился, чтобы они летели на минимальной высоте над водой и не ближе чем в 80 км от французского берега. Был один шанс из тысячи, что их заметят немецкие патрульные истребители, и это считалось приемлемым риском. Мы уже прежде летали этим маршрутом, и это был единственный путь, позволявший достигнуть района патрулирования в южной части Бискайского залива и находиться там в течение любого промежутка времени. К моему удивлению, штурман затем сказал, что он прошел обучение как оператор бортового радара с условием всегда летать над Англией. Он не желал рисковать своей шеей и испытывать судьбу. Я не верил своим ушам. Мы на войне или нет? К сожалению, я вышел из себя, велел ему выйти и ждать в кабинете адъютанта.

Пилот, сквадрэн-лидер, как видно, находился под влиянием своего штурмана. Он сейчас, казалось, был немного взволнован, говоря, что настоял бы на том, чтобы выполнить полет, как было предписано. Однако я видел, что он не рад летать на «бью». Он чувствовал, что не овладел этим самолетом, и хотел бы перевестись в эскадрилью бомбардировщиков «стирлинг». Я мог понять его боязнь «бью». И прежде случалось, что кто-то боялся летать на одном типе самолета, но затем успешно действовал на другом. Я заметил, что полеты на «бью» над Бискайским заливом значительно более безопасны, чем управление бомбардировщиком, особенно «стирлингом»,[98] над Германией. Но он настаивал на том, что хотел бы летать на «стирлинге». Я пообещал ему содействия, но на меня произвело негативное впечатление полное отсутствие такта и боевого духа, показанное им перед новым экипажем при изменении моих инструкций.

Было очевидно, что этот экипаж нельзя посылать в полет, так что я выбрал другой в качестве ведущего, и затем они благополучно возвратились в Преданнак после безрезультатного патрулирования. Тем временем, после обсуждения с адъютантом, моим «отцом-исповедником», я подготовил в штаб авиагруппы письмо относительно двух этих офицеров, указав, используя служебную терминологию, что у них «отсутствует моральный дух». Из-за серьезности дела и его возможных последствий для менее опытных членов эскадрильи я перед отправкой письма предварительно позвонил Эмбри по телефону. Исполняющий обязанности командира группы не принял просьбу пилота о переводе, сказав, что если он не желает летать на «бью», то более чем вероятно – вообще не захочет летать на чем-нибудь в бою. Я был не согласен с эйр-коммодором, но не смог переубедить его. В течение двадцати четырех часов оба офицера покинули аэродром и были направлены в другие эскадрильи для испытания. Я никогда больше не слышал о них. На замену прибыл новый экипаж, и, к моей радости, пилотом в нем был Винн, мой старый друг с дней в Дебдене и теперь сквадрэн-лидер. Вместе с ним прибыл его радиооператор флайт-лейтенант Скотт. У Скотти подергивалось лицо, и первоначально в эскадрилье над ним подшучивали, но он благодушно относился к шутникам. Его отношение к подергиванию лица заключалось в следующем:

– Что вы хотите получить, если должны летать с фруктом, подобным Винну?

Стикс вернулся с курсов в эскадрилью как раз вовремя, чтобы вместе со мной и Бастером посетить авиазавод «Бристоль эйркрафт компани» в Филтоне.[99] Мы должны были представлять экипажи, летающие на самолетах компании, и, как ожидалось, выступить перед большой группой рабочих в одной из столовых. Я страшился публичного выступления, но смог пробормотать несколько соответствующих слов, поблагодарить собравшихся от имени экипажей за то, что они обеспечивают нас такими прекрасными самолетами, как «бьюфайтеры». Я говорил искренне, но, поскольку чувствовал себя в роли оратора неадекватно, «сбросил бомбу» на Стикса, попросив его сказать пару слов. От взгляда, который он подарил мне, я должен был упасть замертво. Но вскоре он заставил переполненную столовую смеяться над своими шутками, большинство из которых были в мой адрес. Я заслужил это, неожиданно предоставив ему право произносить речь. Такие визиты, без сомнения, сделали много полезного и поощряли рабочих, которые получали немного почестей за свою тяжелую работу.