Быстрый взлет. Королевские ВВС против люфтваффе - Джон Брехэм

На третьей неделе мая, когда последний из моих самолетов был оснащен прибором «Serrate», мы вылетели в Дрэм. Приземление там напомнило мне 1940 г., когда я с 29-й эскадрильей прикрывал конвои в заливе Ферт-оф-Форт. Тогда для Англии было черное время. Нас собирались бесцеремонно выпихнуть из Норвегии. Теперь же, весной 1943 г., боги войны улыбались союзникам и повсюду наблюдались признаки победы. Я встретился с командиром специального подразделения «дефайентов», с которым мы должны были работать в течение нескольких последующих недель. Я с радостью обнаружил, что это мой друг еще по 29-й эскадрилье, Ян Эсплин, австралийский флайт-лейтенант. Он служил со мной в качестве заместителя командира звена. Ян был опытным пилотом ночного истребителя и хорошо понимал необходимость скорейшего освоения новой аппаратуры. Вместе мы составили программу полетов, которая позволяла всем экипажам эскадрильи приобрести навыки эффективного совместного использования приборов «Serrate» и их бортовых радаров.

Несмотря на напряженную тренировочную программу в Дрэме, 141-я эскадрилья находила достаточно времени для отдыха. Мы отдыхали так же интенсивно, как и работали, и время от времени излишне приподнятое настроение создавало нам небольшие проблемы. Управительница привокзальной гостиницы в Норт-Бервике взяла эскадрилью под свое крыло, и приятный бар гостиницы стал любимым местом наших собраний. В этом баре мы столкнулись с морским офицером, который позволил себе несколько унизительных замечаний в адрес Королевских ВВС вообще и в адрес 141-й эскадрильи в частности. Его довольно грубо заставили замолчать. Позже вечером мы снова встретили его в местном офицерском клубе, и к нему еще раз пришлось применить насильственные меры. Он был упорным и не хотел замолкать. Методы, которыми мы заставили его умолкнуть, не нашли одобрения у местных шотландских офицеров и их дам, так что нам пришлось уехать. Однако наша честь была восстановлена, и мы были довольны. Позже я узнал, что слухи о наших приключениях достигли ушей командира авиастанции в Дрэме.

В другом случае около дюжины офицеров эскадрильи отправились на велосипедах в соседний паб. После приятного вечера, проведенного за игрой в дартс с местными жителями, мы возвращались в Дрэм. Было темно, у нас не было никаких огней, но мы решили, что можем устроить гонку на пути к нашей офицерской столовой. В конечном счете мы, разгоряченные состязанием, поодиночке приехали к столовой, как раз к ужину из доброй старой яичницы с беконом. Последним прибыл Чарльз Винн с окровавленным и опухшим лицом.

– Что случилось, Винн?

– О, я подумал, что смогу добиться большего без помощи рук. Очевидно, я оказался не прав.

Винн потерял контроль над своим велосипедом и, ударившись о дорогу подбородком, выбил себе один из передних зубов. Его некрасивое лицо перекосилось беззубой усмешкой, когда он бросил свой окровавленный трофей на обеденный стол передо мной.

– Сувенир, – произнес он.

Мой интерес к бекону и яйцам внезапно пропал.

До нас дошла информация о том, что на аэродроме в Англии приземлился неповрежденный ночной истребитель «Юнкерс-88». Экипаж достаточно навоевался и решил ждать конца войны в качестве военнопленных.[106] Наш интерес от этого состоял в том, что мы теперь имели немецкий бортовой радар в рабочем состоянии, и скоро наши ученые смогли подтвердить, что его частота была той, которую они предварительно рассчитали по данным радиоперехвата и радаров на самолетах-разведчиках. Эта неожиданная удача дала нам ощущение того, что наши будущие действия против вражеских ночных истребителей будут иметь немедленный успех.

Мне предстояло вылететь на новое совещание в штаб Истребительного командования. Груп-каптэн Табби Пэрсон, отвечавший за ночные операции, хотел из первых рук знать о том, какого прогресса мы достигли в ходе наших тренировок. Я сообщил ему, что, по моему мнению, мы обобщили всю доступную информацию и отработали тактику действий, насколько это возможно в условиях испытаний. Когда он спросил, считаю ли я, что эскадрилья готова к встрече с врагом, я ответил: «Да». Тогда он сказал, что в течение нескольких следующих дней я с эскадрильей могу вернуться в Уиттеринг и в пределах двух недель должен приготовиться к действиям. Это были замечательные новости. Я собрался покинуть кабинет Пэрсона, но он задержал меня, сказав, что слышал о том, что мы переборщили со спиртным в Дрэме, и спросил мое мнение об этом. Я спросил, откуда от получил такие сведения, и он ответил, что командир авиастанции лично сообщил ему об этом по телефону. Никогда прежде командир авиастанции в Дрэме не обращал моего внимания на подобные проступки, хотя я знал, что некоторые из нас излишне увлекались спиртным. Я сумел убедить Пэрсона, что все в порядке и все под контролем. Он поверил мне на слово, и я больше никогда не слышал об этом. Но по возвращении в Дрэм я из предосторожности обратил на это внимание всего своего персонала. Мы не хотели лишиться шанса стать первой эскадрильей, использующей в бою приборы «Serrate».

Накануне отлета из Дрэма я снова стал отцом. Ребенок оказался не запланированной Венди, а мальчиком. Мы же никогда не думали о подходящем имени для мальчика. Возможно, ответ был в том, чтобы заиметь настоящего Боба в семье, так что я написал Джоан и предложил, чтобы мы назвали его Робертом. В тот момент из-за срочных дел я не мог вырваться домой, но имя Роберт было согласовано, когда я ухитрился получить несколько свободных дней после возвращения в Уиттеринг. Мы вскоре стали относиться к Уиттерингу, как к нашему новому дому. Несмотря на ограничения военного времени, жили мы хорошо, благодаря в изобилии водившимся в том районе куропаткам и фазанам, на которых мы абсолютно непринужденно и незаконно охотились.

Окрестным землевладельцам я приносил жалкие извинения, но, по крайней мере, они могли быть уверены, что эти нелегальные добавки к нашему рациону сделали много для нашего морального состояния, не считая тренировки наших глаз для стрельбы более серьезного вида. Наш груп-каптэн также был щедр. Страстный рыбак, он вставал самым ранним утром, чтобы в близлежащей реке ловить форель. Он нередко предлагал нам часть своего улова на обед или ленч. Его хобби, в отличие от нашего браконьерства, было совершенно законным. Он имел разрешение ловить рыбу в местных реках.