Зимняя война. Дороги чужого севера - Александр Тамоников

— Я тоже не знаю, но какой-то будет… Зато я знаю твой адрес в Ленинграде, твой местный адрес… Все будет хорошо, Лизонька…

— Ладно, уходи, я не пойду за тобой на улицу, это очень тяжело — смотреть тебе вслед… Нет, подожди… — Она прижалась к нему, покрыла поцелуями. — Все, уходи, я буду ждать… — вытолкала его из тамбура, развернулась и побежала назад, глотая слезы.

Никита вышел в морозный двор, испытывая ни с чем не сравнимые щемящие чувства…

Десять дней на всем протяжении фронта велась мощная артиллерийская подготовка. Сотни тысяч снарядов обрушились на финские позиции, перепахивали блиндажи, окопы, ходы сообщений. 11 февраля, когда затихли орудия, началось новое наступление Красной Армии. Это была уже не прежняя голодная, плохо обученная и плохо одетая армия. Командование учло ошибки, появились новые военачальники, части и соединения перегруппировали и усилили. В ходе тяжелых трехдневных боев части 7-й армии прорвали главную полосу обороны линии Маннергейма. Авиация утюжила позиции противника. В прорыв вводились танковые соединения — они развивали успех, двигались дальше. Финские части отходили, чтобы не попасть в окружение. Наступающие войска приближались ко второй полосе обороны, закреплялись, затыкали все дыры, где мог просочиться враг. Теперь у штабистов имелись подробные карты, бесперебойно работала разведка, добывая сведения о теряющих боевой запал финских подразделениях. В наступающие части поступало подкрепление, подвозились продукты, горюче-смазочные материалы…

Полуторка тряслась по расчищенной дороге. В кузове подрагивали какие-то бочки, стальные ящики, здесь же сидели, прислонясь к борту, связисты с катушками и телефонными аппаратами. Никита мостился на картофельном мешке, держась за борт. Недавно проехали памятный Путоярве — настолько памятный, что при одном упоминании кровь застывала в жилах. «Дорога смерти», по которой шел полк Уматова и по которой потом откатывались к Путоярве его остатки… Знакомый лес, где уже ничто не напоминало бойню двухмесячной давности. Слева — разрыв между лесными массивами, в низине — деревня Каллела, где под снегом валялись разбитые минометы финской армии…

Никита поежился. В последние дни резко похолодало. Февраль разгулялся не на шутку — зима не сдавалась, мороз крепчал. Осадков почти не было, но часто налетали порывы колючего ветра, сбивали с ног, замораживали. Бывало, свирепствовала пурга, вилась поземка. Дневные температуры держались в районе минус двадцати, по ночам отметка ртутного столбика могла упасть и до тридцати пяти. Ветер и сейчас не оставлял в покое, забирался за воротник, за отвороты рукавиц. Он натянул ушанку, поднял воротник полушубка. Привычка опасаться леса никуда не делась, и Никита настороженно смотрел, как вдоль дороги проплывают скопления елей и сосен, лощины и овраги с голым подлеском. Чаща вскоре оборвалась, потянулись заснеженные поля и перелески. Под откосом валялся перевернутый танк «Рено», небольшой грузовик, расколотый снарядом на две половины. Трупы финских солдат, выпавших из кузова, присыпало снегом — наружу торчали только скрюченные руки и сапоги с загнутыми носками. Несколько раз финны пытались контратаковать, чтобы сдержать наступающие части Красной Армии, но большинство этих попыток завершались неудачей. По дороге в северном направлении шли колонны пехотинцев — водителю приходилось их объезжать. Это явно была другая Красная Армия — короткие полушубки, ватные штаны, валенки, ушанки из серой овчины. Все поголовно вооружены самозарядными винтовками Токарева, принятыми на вооружение в феврале 39-го. Впереди покачивался лес лыж — шла рота в белых маскировочных халатах. Теперь «летучие» лыжные отряды имелись и у Красной Армии. Егерские подразделения свозили с Кавказа, из далекого Забайкалья. Водитель чертыхался, объезжая колонну. «Куда ты прешь? — кричали ему лыжники. — Не видишь, мы тут идем!» — «Да пошли вы все, — огрызался ворчливый водитель, — напылили тут…» Объехать колонну тяжелых танков «КВ-1», следующих в том же направлении, было невозможно, водитель смирился с потерей времени и пристроился колонне в хвост. Танки рычали, испускали тучу смрада. Кашляли люди в дыму, плевались.

— Эй, рулила, мать твою! — заколотил по кабине долговязый связист. — Отстань от танков, совсем не соображаешь? Сидишь там у себя в кабине, как в подводной лодке, а тут люди, между прочим!

Несколько минут протекала словесная перепалка с использованием всех возможностей «великого и могучего». Потом водитель приотстал. Показалась опушка леса, у которой красовался взорванный финский дот — один из элементов растянутого по опушке узла сопротивления. Качество бетона было так себе — плиты крошились от прямых попаданий, из груды обломков торчали изувеченные стволы крупнокалиберных пулеметов. Снова лес, теперь уже недолгий, вновь открытое пространство. Полуторка взобралась на возвышенность. Слева между холмами виднелись крыши — видимо, Кохтла. Здесь недавно шли бои. Воронки в поле, перевернутые рогатки, спутанная колючая проволока. Противотанковые надолбы возводились из того же низкосортного бетона: они валялись в расколотом виде и в том же шахматном порядке, как были установлены. На вершине холма возвышались серые руины — целые бастионы полегли под залпами фронтовой артиллерии. Здесь работала и авиация — утюжила с неба построенные «на века» фортификации. За черным ельником и парой перелесков показалась деревня — очевидно, Варкса, конечный пункт путешествия. С холма просматривался дальний лес — до него было две версты. За лесом начиналась вторая линия финской обороны. Пока ее не брали, только прощупывали. Полуторка свернула с основной дороги и через несколько минут въехала в деревню. Пару дней назад здесь хозяйничали финны, теперь деревня отошла Советскому Союзу. Дзоты на южной околице тоже лежали в развалинах, но большинство жилых домов остались целыми. В деревне располагался штаб 16-го полка 7-й армии, действующей на Выборгском направлении. Здесь кипела жизнь. Дымили полевые кухни, стучали топоры — солдаты заготавливали дрова. Палатки с печками-буржуйками ставили во дворах — для всех жилого пространства не хватало. Ревели тягачи, вытаскивая за северную околицу батарею 76-мм орудий. Полуторка въехала в расчищенный от снега двор и остановилась неподалеку от солидной избы из очищенных от коры бревен. Шофер заглушил двигатель. И сразу стали различимы звуки дальней канонады — гремело на востоке за холмами и хвойными чащами.

— Эй, водила, спасибо! — Никита первым спрыгнул с кузова и зашагал к избе, надеясь, что там получит все необходимые справки.

Распахнулась от толчка тяжелая дверь из сосновых чурок. Из избы пыхнуло теплом. Что удивительного? Дым из трубы валил такой, словно это пароходная труба.

— Разрешите?

— Да, кого там принесло? — Лысоватый мужчина с двумя шпалами в петлице сидел на колченогом табурете у стола и пристально разглядывал оперативную карту. В кулаке он сжимал алюминиевую кружку, из которой поднимался густой пар. Очевидно, руки были из стали — не обжигались.

— Старший лейтенант Мечников, прибыл из Ленинграда в ваше распоряжение, — козырнул с порога Никита.

— Ага! — встрепенулся мужчина. Он был один в помещении, поставил кружку, поднялся. У офицера была крупная голова и кулаки под стать — такими орехи колоть удобно. — Ждем не дождемся, товарищ старший лейтенант, — протянул он руку, и Никита осторожно ее пожал — кисть утонула в мясистой ладони. — Майор Макеев Вячеслав Харитонович, командир 16-го стрелкового полка. Ждали к вечеру, старлей, а ты уже нарисовался. Наслышаны о твоих предновогодних похождениях по вражеским тылам — мое уважение. Надеюсь, подлечили тебя? Почему, кстати, не капитан?