Феликс - значит счастливый... Повесть о Феликсе Дзержинском - Юрий Михайлович Корольков

я ходил по горам и долинам в окрестностях Женевского озера. Но слишком скучно сидеть без дела... Здесь я долго не пробуду. Здесь бешеные ветры, и начались дожди, поэтому перееду в какой-либо другой город, более защищенный горами от ветра. Женева лежит у самого озера — оно прекрасно, но, к сожалению, осенью вредно для здоровья...»

Теперь на многие годы Феликс обречен был жить в чужих краях. Он был свободен, но жил на чужбине.

Здоровье его улучшалось медленно. То ли тоска по родному краю, по дорогим ему людям, то ли сырые ветры, дувшие с Женевского озера, но что-то не давало ему окончательно прийти в себя.

В Берлин, Мархлевскому, Феликс писал редко и всячески обходил настойчивые вопросы Юлиана о здоровье. Заподозрив неладное, Юлиан написал официальное письмо, в котором просил Феликса срочно выехать в Закопане и связаться там с доктором Брониславом Кошутским. Зачем надо ехать в Закопане, из письма ясно не было. Мархлевский сообщал и пароль, который выписал условным шифром: «Я хотел бы посоветоваться о моем здоровье». На это должен был последовать ответ: «Хорошо, я вас посмотрю, молодой человек».

В конце письма, зная характер Феликса, Мархлевский написал:

«На месте настоящей своей фамилии не называйте, пользуйтесь новой кличкой. Дальнейшие указания через Кошутского, прошу выполнять их как указания Главного правления. Извините, что приходится отзывать Вас из Швейцарии раньше договоренного срока».

Юлиан усмехнулся своей озорной проделке, заклеил конверт и отнес на почту. Одновременно он послал письмо в Закопане, глухое курортное местечко неподалеку от Высоких Татр. В письме он посвящал Бронислава Кошутского в свои планы. С Кошутским они работали еще в «Пролетариате», и оба эмигрировали из Королевства Польского, когда им грозил арест.

Получив письмо от Юлиана, Феликс воспринял его как распоряжение Главного правления. Человек строжайшей дисциплины во всем, что касалось Дела, Феликс через несколько дней уже был в Кракове и, не задерживаясь, выехал в Закопане. Здесь он без труда нашел доктора Кошутского. Доктор работал в «Братской помощи» — студенческой организации, что существовала на добровольные пожертвования меценатов. Общество располагало в Закопане небольшим туберкулезным санаторием для учащейся молодежи.

Феликс, как ему было предписано, явился на прием к доктору, назвавшись Юзефом Доманским. Оставшись наедине с Кошутским, он произнес пароль, получил ответ и безропотно подвергся медицинскому осмотру.

— Что я могу вам сказать, господин Доманский, — с серьезнейшим видом сказал Бронислав, намыливая руки возле мраморного умывальника. — Вам придется остаться в нашем санатории...

— Но у меня есть другие указания, — возразил Феликс, — я должен поступить в ваше распоряжение...

— Совершенно верно, — перебил его Кошутский. — Юлиан сообщил об этом.

И протянул Феликсу письмо Мархлевского. Феликс читал письмо, и брови его поднимались все выше. Потом он нахмурился, разъяренно взглянул на Кошутского. Как Бронислав ни крепился, но не выдержал и расхохотался. Лицо Дзержинского стало мягче, и он тоже весело засмеялся:

— Ну конспираторы!.. Ловко вы меня провели!

Написав юмористический ответ Мархлевскому в духе делового письма, Феликс под фамилией Доманского остался в Закопане, в «Братской помощи».

Через два месяца уехал в Краков. Перед отъездом он писал:

«...Жизнь в горах склоняет к мечтам, а мне мечтать нельзя. Уезжаю из Закопане. Два месяца лечения значительно мне помогли, я поправился, меньше кашляю, отдохнул. Тянет меня в город, могу и в Кракове за эти самые деньги жить хорошо. Теперь зима, а климат там нездоровый только летом и весной, пропитание же дешевле, нежели здесь, в Закопане, даже в «Братской помощи»».

Феликс переехал в Краков только на зиму, но прожил там больше двух лет, потому что этого требовало Дело.

3

Если в Кракове пересечь Рыночную площадь, пройти мимо приземистых арок торговых рядов и, миновав старинный костел, круто свернуть вправо, очутишься на тесной улочке, застроенной неуклюжими ветхими домишками.

Здесь и поселился Феликс Дзержинский.

Знатоки польской истории сравнивают Краков с Москвой, называют его стольным градом, отцом городов польских, хотя столица Королевства Польского, давно отошедшего к России, переместилась в Варшаву, а Краков, словно изгнанник, долго находился в пределах Австро-Венгерской империи.

Польские эмигранты предпочитали селиться в Кракове, поближе к родине, в городе, напоминавшем родные края и архитектурой, и укладом жизни, и польским языком, звучавшим повсюду. Только портреты Франца-Иосифа да австро-венгерские жандармы на улицах напоминали, что здесь чужбина. Зато — полтора часа езды поездом до границы, за которой начинаются родные земли...

В теплую погоду, когда оконца в келье Дзержинского были распахнуты, сюда с высоты костела доносился звук трубы, словно рвущийся из глубины веков. Феликсу нравилась легенда, а может и быль, о зорком предке-сигнальщике.

Когда-то в давние времена, оберегая землю от набегов воинственных кочевников, защитники польских городов несли вахту на сторожевых вышках, чтобы вовремя обнаружить приближение вражеских полчищ.

Так было и в Кракове. С высоты костела, в предрассветной мгле сигнальщик вдруг увидел скакавший к городу отряд кочевников. Он вскинул трубу и протрубил тревогу. Меткая стрела врага, пущенная из лука, оборвала сигнал тревоги. Но сигнал был услышан, и защитники города отразили нападение кочевников. С тех пор с высокой башни костела вот уже много веков каждый день раздается призывный звук боевой трубы — и обрывается, как тогда, на полуноте...

Об этом древнем страже и зашел разговор за столом в маленькой кухне, где обычно обедали Феликс и его товарищи, объединившиеся в эмигрантскую коммуну. Это было удобно и экономно — питаться вместе. Ходили по очереди в соседнюю ресторацию, брали со скидкой обеды или готовили сами на керосинке — из того, что приносили с базара. Обедали обычно у Варского. Жил он на самой окраине города. Дальше тянулись луга, поросшие редким кустарником, потом начиналась роща, где любили по вечерам гулять эмигранты-подпольщики.

Сидели вчетвером — Феликс, Варский, занимавшийся изданием «Червоного штандара», доктор Кошутский из Закопане и Ставинский, вынужденный не так давно бежать из Варшавы в Краков. Ставинский и сейчас бывал в Польше: возил туда нелегальную литературу. Он и привез весть об аресте курьера, взятого полицией на конспиративной квартире. Курьера арестовали с кипой нелегальных газет и брошюр, едва он постучал в квартиру.

Ставинский умолк, закончив рассказ. Все молчали, подавленные ошеломившей их вестью. На костеле прозвучал и оборвался сигнал тревоги.

Феликс мрачно сказал:

— Тогда за этим сигналом последовало действие. До нас тоже доходят сигналы. И что? Надо принимать какие-то меры!

Вот уже много месяцев Феликс руководил кольпортажем — печатал и отправлял подпольную литературу.

За это время организовали две тайные типографии, наладили транспорт