Лестница грез. Одесситки - Ольга Приходченко

– Догадываюсь, что смеются, но дело-то пахнет керосином, – Леонид Павлович медленно, колечками выпускал дым, делал он это очень изящно. – Кто-то сильный замаран, а стрелки на шавок спустили. Эти твари только исполнители. Вопрос, кто заказчик? Туда хаживали такие тузы… Ого-го.

Леонид Павлович давно информировал начальство о неблагополучии в этом подвале, и детская проституция там процветает, и наркотиками балуются, но наверху всё тянули, не разрешали прикрыть притон. Не верим, это навет, бабские россказни, вы обливаете грязью творческую интеллигенцию. Теперь убийством все это постараются спустить на тормозах, а ему в лучшем случае выговор влепят, преступление же на территории его отделения. Ещё и Вовчик ни за что пострадал. Хотят мне финку в бок вставить, чтобы не рыпался, размышлял Леонид Павлович, так не на того напали, я не за погонами гоняюсь. Нет, не быть тебе, дорогая Жанночка, генеральшей.

Она выключила ночник, бивший в глаза, и прижалась к мужу: а на чёрта мне быть той генеральшей, мне и с подполковником хорошо.

– Жанна, ты вот что, за Валеркой приглядывай. У этих подлецов ни стыда, ни совести. Для них вообще ничего святого нет.

– Лёнечка, нам не впервой, умоляю, береги себя. Давай спать, родной, скоро светает, – она забрала из рук мужа недокуренную сигарету погасила ее о край пепельницы, затем отвернулась к стенке и еще долго лежала с закрытыми глазами, тихо плача.

Ниночка сопровождала Дорку на все заседания суда. В одной руке она тащила Доркин табурет, на котором та периодически отдыхала, борясь с новой напастью – удушьем. По другую руку – навалившуюся и опирающуюся на неё Дорку. На шее у Дорки висела кошёлка со всеми её документами и передача для Вовчика. Усаживалась она в зале так, чтобы получше видеть сына. Несколько раз ей делали замечание, что нужно вставать, когда суд входит, но она не обращала на это никакого внимания.

В последнем слове Владимир Викторович Ерёмин отказался от ранее данных показаний и не признал своей вины. Ему влепили 12 лет колонии строгого режима, на два года больше, чем просил прокурор. Никакие адвокатские доводы не помогли. Ниночка Доркину комнату закрыла, забрала ее к себе жить. Теперь целым днями Дорка сидела, уставившись на кухонное окно в своей квартире, и приговаривала: зачем я сюда вернулась в том клятом 41-м, сгинула бы в гетто со всеми, за то давно бы отмучилась и не принесла всем столько несчастий.

Ниночкина соседка, толстенная тетка в бледно-розовом сарафане, который едва прикрывал ее задницу, обгоняя Дорку, медленно передвигавшуюся по узкому коридору и откровенно злясь на приблудную, сочувственно советовала: – Что вас здесь, Дора Моисеевна, держит? Умные евреи давно перебрались в свой Израиль. Я бы на вашем месте со скоростью звука отсюда драпала. Паспорт бы где добыть с нормальным пятым пунктом.

Дорка не смолчала:

– Да он у вас и так нормальный, вы кто – украинка или русская? Вовчик мой русский, его родина здесь, даже в тюрьме, и моя здесь.

– Вы что, меня не поняли или прикидываетесь? – злилась соседка. – Люди сейчас платят огромные деньги, чтобы эту графу переделать и чесать отсюда. И не огрызайся. Имеешь свой угол и сиди там, что сюда припёрлась. Нам мало этой полоумной Нинки с байстрюком, так ещё и тебя, магазинную воровку, притащила. А сынок твой как с детства был бандитом, им и остался. Наконец посадили, там ему и место.

Дни бежали своей чередой. Каждое утро она высматривала почтальона, ожидая писем от Вовчика и бесконечных ответов-отписок из разных инстанций. У нее по-прежнему теплилась надежда на Анну Ивановну. Маленький Витенька, завидев ее, голосил: «Мама, Аблоката плишла и бабулин Вовчик сколо плидёт». Потом он утешал Дорку: «Не плаць, баба, Вовцик сколо велнется». Обнимал женщину прижимался к ней, показывал, как её любит.

Адвокат Анна Ивановна бодро шла в прокуратуру, она была полна оптимизма. Похоже, Вовчика дело будет направлено на новое рассмотрение. Ах, Одесса, жемчужина у моря! Сплетни здесь распускаются быстрее реактивного самолета. Вот и дело Ерёмина уже ни для кого «большой секрет». О нем не шепчутся по углам, а говорят в открытую. И на Привозе торговки вовсю судачат. Мол, проституток развелось из студенточек симпатичных, и мальчиками не брезговали. Фамилии разные мелькали. Подвальчик, хотя и прикрыли, но смрад и вонь из него протянулись-таки и до Киева и до Москвы. Одесские знаменитости попритихли. Их покровители сделали вид, что «нас здесь не стояло».

Липовые «очевидцы» убийства выражали своё неудовольствие, не стесняясь в выражениях, но по другому поводу. То, на что они рассчитывали, никто не собирался для них делать, тем более платить. Родители пострадавших от насилия детей уже от собственного имени требовали наказать виновных. Глотки им закрыть боялись, да и было некому. В город комиссии стали приезжать одна за другой, и всё по письмам пострадавших. А путаные показания «свидетелей» убеждали начальство всех уровней, что тут нечисто, подстава Владимира Ерёмина очевидна, на до бы все прикрыть, опасно дальше поддерживать обвинение. А самое главное – позиция адвоката, которая упирала в своих кассациях на заключение судебно-медицинской экспертизы. Судя по ней, раны перочинным ножичком не могли никак привести к смертельному исходу. А факт, который проверил Леонид Павлович, вообще был надежным алиби для Вовчика. Почему никто не обратил на него внимания или специально его не исследовали?

В институте строго вёлся журнал прихода и ухода на работу, и вообще записывались все передвижения по городу сотрудников, так что можно было точно сказать, кто, где и когда находится. Уже после ареста Ерёмина журнал бесследно исчез, а ведь ещё целую неделю, оказывается, он был на месте. Леонид Павлович настоял на том, чтобы допросили всех, с кем встречался в тот злополучный день Влад. Набралось пять независимых свидетелей, которых никто до этого не опрашивал, они буквально по минутам расписали его рабочий график. В том числе показали, что большую часть дня Еремин провел на приемке какого-то объекта, долго не подписывал акт пока не исправили мелкие недостатки. Алиби было железным, он никак не мог быть на месте убийства – время не сходилось.

Анна Ивановна представляла, как обрадуется Дорка. Сама она собственную мать потеряла ещё ребёнком во время войны и воспитывалась в детском доме. Поэтому и хотела, как никто другой, помочь несчастной женщине отвоевать свободу для сына. Столько та уже пережила, натерпелась – и на тебе, ещё и ещё. Добивают бедную. Неспроста, кому-то нужна ее смерть, и чтобы Вовчик на долго застрял в тюрьме.

Смущало Анну Ивановну, которая чувствовала, что на верном пути, одно обстоятельство: вдруг председатель одесской коллегии адвокатов, не стесняясь, как бы в шутку, намекнул ей: «Анна Ивановна, здесь все ясно, переключайтесь на другие дела, у нас, кроме этого, их полно, обеспечу на год вперед».

Анна Ивановна, играя глазками, отшутилась при коллегах: пока не доведу до конца – не брошу. Вы же знаете мой принцип: на полдороги не останавливаться. Возникнет во мне надобность – я готова, обращайтесь, не подведу.