10000 лет во льдах - Роберт Дункан Милн

он сказал, вошел в каюту, закрыл дверь, снял покрытие с круглого экрана напротив приемных линз, открыв вогнутую поверхность блестящего белого цвета, по-видимому, сделанную из того же вещества, что и сферическая линза и зеркало, сел в мягкое кресло, передвинул бинокулярные очки в удобное положение, взялся за зубчатую рейку, которая приводила в действие приемные линзы, и начал разговор с майором снаружи. Вскоре на поверхности экрана появился слабый белый свет. Я окликнул майора, который сказал мне сфокусировать приемные линзы. Я так и сделал, майор тем временем регулировал отражатель снаружи. По мере того, как я фокусировал инструмент, свет уменьшался в размерах, но увеличивался в яркости, пока не принял форму ослепительно яркого диска размером с небольшую серебряную монету, медленно движущегося по экрану в направлении вверх. Я рассказал майору о том, что видел.

– Это одна из неподвижных звезд в созвездии Рака, и только третьей величины. Сфокусируйтесь еще дальше назад и вперед, пока не уменьшите его до наименьшего диаметра. Я говорил вам, что с помощью моего инструмента неподвижные звезды отображаются настоящими сферами.

Я двигал шестерню назад и вперед, но преуспел только в увеличении диаметра звезды. Поэтому я знал, что мой первоначальный фокус был правильным, и вернул свой инструмент к нему.

– Тогда хватит, – воскликнул майор. – Принимающий объектив теперь правильно сфокусирован для неподвижных звезд. Все дальнейшее движение планет должно быть направлено к экрану. Через несколько мгновений я выведу на поле Сатурн.

Пока он говорил, яркий диск быстро перемещался по экрану, и за ним последовали другие диски различных размеров и блеска, однако ни один из них не был больше половины дюйма в видимом диаметре, когда внезапно на экране появилась блестящая белая дуга, образующий небольшой сегмент окружности большого радиуса, и я немедленно проинформировал майора об этом факте.

– Это либо часть тела планеты Сатурн, либо ее внешнее кольцо. Включите свою бинокулярную лупу, и я постараюсь держать планету в фокусе, – сказал он.

Затем я, прежде всего сфокусировав принимающий объектив до тех пор, пока контур на экране не стал четко очерченным, навел бинокль, чтобы воспроизвести проецируемое изображение. Я с удивлением заметил, что, хотя я, казалось, все еще охватывал поле зрения диаметром шесть футов, край дуги, на которую я смотрел, потерял всю кривизну и превратился в прямую линию. Я сразу же пришел к выводу, что теперь могу уловить лишь очень малую часть изображения на экране – вывод, еще более усиленный тем фактом, что белый обод быстро проходил через мое поле зрения. Я последовал за ним, одновременно перенастраивая фокус бинокля и приемной линзы в соответствии со своим зрением, и вскоре с удовлетворением стал свидетелем чудесного зрелища. Белое тело приобрело четкость и распалось на неправильные, грубые, сероватые массы. Да, в этом не могло быть никаких сомнений. Я смотрел на замерзшее море; на бесплодные поля льда, покрытые неуклюжими айсбергами всевозможных размеров и форм; на ослепительные и бесконечные снежные просторы. Сцена, казалось, проходила под углом от моего взгляда, как будто мрачная застывшая панорама простиралась на сотни и сотни миль и все время ускользала к безграничному горизонту. Я был поражен зрелищем, которое, однако, так очаровало меня своим жутким запустением, что я не мог отвести от него взгляда. Это было, как если бы я стоял в одиночестве на какой-то одинокой вершине ужасной высоты, глядя вниз на движущуюся равнину, низведенную до вечного холода, ночи и смерти. Странное мерцание, похожее на лунный свет, пролилось на сцену из какого-то невидимого источника. Я содрогнулся от ощущения невыразимого холод, когда айсберги и снежные поля проносились тихо и величественно. Внезапно темная тень начала двигаться по картинке. Она становилась все чернее и чернее, пока я едва мог различить сквозь нее мертвенный пейзаж. Это обстоятельство отвлекло мои мысли и освободило силу разума. Я утверждал, что это, должно быть, тень кольца; сейчас я посмотрю на само кольцо и решу астрономическую проблему, которая до сих пор ставила в тупик многие века. Возможно, на минуту – хотя я был слишком занят, чтобы заметить время – пейзаж под тенью проплыл мимо. Затем в поле зрения вторглось другое видение. На смену тени пришел размытый и нечеткий темный край. Я чувствовал, что это, должно быть, внутренний край темного кольца, природа которого озадачивала современных астрономов. Я увидел, что мое зрение за секунду преодолело расстояние во много тысяч миль, и что мои приемные линзы были не в фокусе. Я потянулся к шестерне и перенастроил фокус. Темная масса стала отчетливой. Она распалась на мириады изолированных айсбергов всех размеров и форм, которые неслись вперед, сталкивались, сотрясались и отскакивали сквозь море воздуха, и блестела на фоне затемненной поверхности планеты.

"Значит, такова, – сказал я, – структура этого таинственного внутреннего кольца теней. Он состоит не из чего иного, как из серии ледяных блоков неправильной формы, по-видимому, от единиц до сотен миль в диаметре, вращающихся, как независимые спутники, вокруг тела планеты."

Пока я смотрел, сцена снова изменилась. Айсберги и ледяные массы становились толще, более связанными, более многочисленными. Они все еще двигались горизонтально, скрежеща и сталкиваясь между собой. Беспорядочная процессия прошла дальше, и снова появилась черная тень, которая, как я предположил, была затененной планетой, видимой через пространство, разделяющее внутреннее и внешнее светящееся кольцо. Я был прав, потому что вскоре в поле зрения появилось еще больше меняющихся и движущихся ледяных полей, и это доказывало, что я сейчас осматриваю внешнее кольцо. Внезапно и с кажущимся толчком картинка исчезла. Удивление было прервано голосом майора, когда он открыл дверь.

– Я дал вам пять минут для изучения Сатурна, – сказал он, – и сделал все возможное, чтобы держать планету в поле зрения. Если бы я этого не сделал, его изображение пронеслось бы по экрану так быстро, что стало бы бесполезным для изучения. Когда я перестал двигать отражатель, я полагаю, он исчез.

– Я поражен, – ответил я, – тем, чему я стал свидетелем. Замерзшая планета, окруженная кольцами айсбергов.

– Именно так, – сказал он. – Сатурн мертв уже бесчисленные миллиарды лет, с тех пор, как границы Солнца сократились до меньшего диаметра, чем орбита Меркурия. Жизнь на Сатурне была пышной, когда эта земля была сферой пара. Лишение тепла и света заморозило его до смерти. Кольца когда-то были текучими, и их нынешнее распадение на мириады независимых масс, вращающихся с разной скоростью вокруг своего первичного элемента, является единственным динамическим условием, при котором они могли продолжать существовать. Таким образом, вы видите, что практическое наблюдение просто показывает и подтверждает теоретический закон. Хотите ли