Скромный герой - Марио Варгас Льоса

— Это не игра, совсем не похоже, — серьезно заверил Ригоберто. Падре О’Донован перестал смеяться и теперь внимательно слушал старого друга. — Парнишка, хоть нам и не говорит, совершенно измучен происходящим. Это другой человек, Пепин. У него всегда был прекрасный аппетит, проблемы накормить ребенка никогда не возникало, а теперь он почти ничего не ест. Он перестал заниматься спортом, приятели за ним заходят, а он придумывает отговорки, чтобы остаться дома. Мы с Лукрецией вынуждены прямо-таки силком выпихивать его за дверь. Он стал молчаливым, скрытным, замкнутым — а ведь был такой общительный, даже болтливый! Он днем и ночью погружен в себя, как будто его пожирает изнутри какая-то великая забота. Я больше не узнаю своего сына. Мы отвели мальчика к психологу, эта женщина проверяла его как могла. И определила, что с ним ничего не случилось, что это самый нормальный ребенок на свете. Клянусь тебе, Пипин, мы просто не знаем, что делать.

— Если бы я перечислил тебе всех, кому являются привидения, тебе бы поплохело, Ригоберто, — попробовал успокоить друга падре О’Донован. — Обыкновенно это женщины в возрасте. Дети встречаются реже. У них чаще всего бывают дурные помыслы.

— А ты не мог бы поговорить с ним, старина? — Дону Ригоберто было не до шуток. — Что-нибудь присоветовать? В общем, не знаю. Эта идея пришла в голову не мне, а Лукреции. Она считает, что тебе мальчик, возможно, откроет больше, чем нам.

— В последний раз это случилось в кинотеатре «Ларкомар», папа. — Фончито опустил глаза и говорил с запинкой. — Вечером в пятницу, когда мы с Курносым Пессуоло пошли смотреть последний фильм про Джеймса Бонда. Кино меня полностью захватило, все было по кайфу, как вдруг, вдруг…

— Что — вдруг? — не выдержал дон Ригоберто.

— Я вдруг увидел его, он сидел рядом со мной. — Фончито сгорбился и тяжело дышал. — Это был он, вне всяких сомнений. Клянусь тебе, папа, он там сидел. Сеньор Эдильберто Торрес. Глаза у него блестели, а еще я заметил слезинки на его щеках. Это не могло быть из-за фильма, папа, — там ничего печального не происходило, только драки, поцелуйчики и всякие приключения. Значит, он плакал из-за чего-то другого. А потом — не знаю, как тебе и объяснить, только мне показалось, что он такой печальный из-за меня.

— Из-за тебя? — с трудом выговорил Ригоберто. — Но с чего бы этому сеньору плакать из-за тебя, Фончито? Разве ты нуждаешься в его сочувствии?

— Этого я не знаю, папа, я только догадываюсь. Но ведь он сидел рядом со мной — отчего же еще ему было плакать?

— А когда фильм кончился и зажегся свет, Эдильберто Торрес все так же сидел рядом? — спросил Ригоберто, заранее зная ответ.

— Нет, папа. Он ушел. Не знаю, в какой момент он поднялся и вышел. Я не заметил.

— Конечно-конечно, я готов, — заверил падре О’Донован. — Я поговорю с Фончито, если он сам захочет говорить со мной. Главное, не пытайся на него давить. Ни в коем случае не заставляй его приходить. Даже не думай. Пусть приходит по доброй воле, если ему так вздумается. Это будет разговор двух друзей, так ему и передай. И не принимай всю эту историю близко к сердцу, Ригоберто. Готов поспорить, все это детские выдумки, больше ничего.

— Да я и не принимал поначалу, — горячился Ригоберто. — Мы с Лукрецией думали: фантазии у этого мальчишки хоть отбавляй, вот он и решил покрасоваться, обратить на себя внимание.

— Но все-таки этот Эдильберто Торрес существует или он весь выдуман от начала до конца? — спросил падре О’Донован.

— Вот это мне и хотелось бы выяснить, Пепин, поэтому я к тебе и пришел. Я до сих пор ни в чем не уверен. Сегодня думаю так, завтра — иначе. Иногда мне кажется, что мальчик говорит правду. А иногда — что он играет с нами, расставляет ловушки.

Ригоберто никогда не понимал, отчего падре О’Донован, вместо того чтобы посвятить себя наукам и выбрать — в лоне церкви — карьеру ученого-теолога (ведь он был образован и сметлив, много читал, любил искусство и отвлеченные идеи), — отчего он с таким упорством взвалил на себя пастырский труд в этом жалком приходе Бахо-эль-Пуэнте, где людям наверняка не до грамоты, где таланты священника тратятся впустую. Несколько раз Ригоберто, набравшись смелости, заговаривал об этом со своим другом. Почему ты ничего не пишешь, почему не читаешь лекции, Пепин? Почему, например, ты не преподаешь в университете? Если и есть среди моих знакомых человек, способный к интеллектуальному труду и нестандартному мышлению, так это ты, Пепин.

— Потому что я больше всего нужен именно в моем приходе Бахо-эль-Пуэнте. — Падре О’Донован невозмутимо пожал плечами. — Не хватает обычных священников, а профессоров у нас пожалуй что и перебор, Ушастик. И ты ошибаешься, если думаешь, что такая работа мне не по нраву. Приходские дела меня здорово подстегивают, с головой погружают в реальную жизнь. В библиотеках ведь существует опасность слишком отстраниться от реального мира, от обыкновенных людей. Не верю я в твои уголки цивилизации, отделяющие тебя ото всех на свете и превращающие в затворника, — мы об этом не раз уже спорили.

Пепин О’Донован не был похож на священника, потому что в разговоре с одноклассником он никогда не затрагивал религиозных тем; он знал, что Ригоберто утратил веру еще в университетские годы, но общение с агностиком, казалось, ничуть его не смущало. В тех редких случаях, когда священник приходил на обед в дом в районе Барранко, после еды они с Ригоберто уединялись в кабинете и слушали классическую музыку — как правило, Баха, Пепин О’Донован был большим поклонником его органных композиций.

— Я был убежден, что все эти явления — это его выдумки, — уточнил Ригоберто. — Однако психолог, который работал с Фончито, доктор Аугуста Дельмира Сеспедес — ты наверняка о ней слышал, она очень знаменита, — она снова заставила меня усомниться. Она определенно заявила нам с Лукрецией, что Фончито не лжет, что все это правда. Эдильберто Торрес существует. Сам понимаешь, она нас окончательно запутала.

Ригоберто открыл падре О’Доновану, что после долгих колебаний они с Лукрецией решили обратиться в специальное агентство («Из тех, в которые ревнивые мужья приходят, чтобы установить слежку за шаловливыми женушками?» — улыбнулся священник, и Ригоберто подтвердил: «Да, из тех самых»), чтобы сыщики в течение недели следовали за нашим мальчиком по пятам, как только он выйдет из дому, один или с друзьями. Отчет агентства («Который, кстати говоря, влетел мне в кругленькую сумму») получился красноречивым, но каким-то сомнительным: мальчик ни разу нигде не общался с мужчинами старшего возраста — ни в кино, ни на вечеринке в семье Аргуэльес, ни по дороге в школу и из школы, ни во время краткого пребывания на дискотеке в Сан-Исидро, вместе с другом по фамилии Пессуоло. Однако на дискотеке Фончито отлучился в туалет, где и произошла неожиданная встреча: там находился тот самый кабальеро, он мыл руки. (Естественно, об этом в отчете агентства не сказано ни полслова.)

— Привет, Фончито, — сказал Эдильберто Торрес.

— На дискотеке? — переспросил Ригоберто.

— В туалете при дискотеке, папа, — уточнил Фончито. Мальчик был уверен в своих ответах, но казалось, что язык его отяжелел и каждое слово дается с большим трудом.