Состояние аффекта - Ева Львова

– Эй, кто-нибудь, – крикнула я и подождала ответа.

Мне не ответили, но это меня не насторожило. Мало ли, вдруг дверь сама по себе захлопнулась. Сейчас отец найдет того, кто ему нужен, и вернется сюда. Не стоит паниковать и ставить себя в дурацкое положение. Начну биться, кричать и скандалить, на шум сбегутся люди, и что они обо мне подумают? И каково будет краснеть за меня папе? С этой мыслью я простояла у двери больше часа, но никто в лабораторию так и не пришел. Происходило что-то странное, нужно было связаться с Борисом. Мой смартфон остался у отца, зато со мной был аппарат кудрявого друга. Можно его достать и позвонить… И тут я поняла, что как раз с приятелем у меня и нет связи, ведь это именно аппарат Джуниора упирается мне в бок и не дает нормально дышать. Мысли о собственной беспомощности окончательно выбили меня из колеи, я уселась на дерматиновый пуф и стала думать, как дать Борьке знать, что со мной случилась беда.

* * *

А между тем Борис двигался за рулем взятой напрокат машины по восемьдесят пятому шоссе в направлении озера Кенерет. Всю ночь он размышлял над тем обстоятельством, что жить ему придется действительно с чужой и совсем не любимой женщиной. Зинаида раздражала его своим инфантилизмом и желанием подчинить себе целиком и полностью всех, кто ее окружал. Отвлечь Зину можно было только глупыми играми на мобильном, что Джуниор и делал, фактически подарив невесте свой аппарат. Сам же он пользовался простенькой «Нокиа» безо всяких наворотов, которую купил в соседнем с рестораном торговом центре. Можно было смириться с ситуацией, закрыть глаза на чудачества невесты и просто наслаждаться обладанием замечательно отлаженным механизмом под названием ресторан «Монро». А можно было послать все куда подальше, развернуться и уехать домой, плюнув и на Зинаиду, и на ресторан, зато ведомым зовом сердца к настоящей любви. Раздираемый противоречиями, Джуниор промучился всю ночь, а к утру его посетила блестящая идея: отправиться в церковь Двенадцати Апостолов и спросить совета у монаха-полицейского Бенджамина. Уж он-то точно должен знать, как поступить в подобной ситуации. Выяснив в Интернете местоположение монастыря, на территории которого находилась церковь, кудрявый друг по привычке проинспектировал деятельность сотрудников ресторана и, удовлетворенный результатом, отправился в путь.

Узкое пыльное шоссе вилось по предгорьям, делая крутые повороты в самых неожиданных местах, и Устинович-младший подумал, что здесь действительно можно легко улететь за отбойник так, что костей не соберешь. Ближе к озеру белесый песок, который преобладал в начале пути, сменился пыльной зеленью, среди которой то там, то тут встречались роскошные отели. Это началась курортная зона, куда так любят выбираться на выходные не только жители Израиля, но и туристы со всего мира, желающие приобщиться к христианским святыням. Любознательный Борис навел в Интернете справки и выяснил, что место, куда он едет, считается чуть ли не самым почитаемым у всех последователей христианской культуры, ведь именно в этих местах Иисус творил свои легендарные чудеса: кормил ограниченным количеством хлебов толпы голодных, ходил по воде и оживлял умерших. В душе будучи атеистом, Борис не до конца верил во все эти истории, но, как человек осторожный, не отрицал возможности подобных происшествий, ибо кто знает, как оно было?

Движение на шоссе было оживленным, и Борьке пришлось проявить терпение и выдержку, прежде чем он добрался до намеченной цели. Увидев купола церкви, кудрявый друг воспрянул духом, поддал газку и по привычке врубил магнитолу. Из динамиков полился голос Кортнева, бодро распевающего песню про график и посылающего на фиг женщин и друзей. В любой другой момент Борька бы начал подпевать, но теперь с негодованием выключил музыку, мешавшую настроиться на соответствующий лад перед беседой со святым человеком.

Парк вокруг храма представлял собой цветущий оазис с белоснежными колоннами и каменными фонтанчиками в виде чаш, из центра которых бьет чистая прохладная вода. На сорокоградусной жаре это показалось Борису почти таким же чудом, как те чудеса, о которых упоминается в Библии. Среди прогуливающихся по парку туристов бесстрашно бродили павлины и голуби, склевывая с чисто выметенных дорожек невидимых насекомых. Обойдя вокруг церкви, Устинович-младший заметил маленькую дубовую дверь в стене. Рядом с дверным косяком стояли грабли. Борис постучался и толкнул незапертую дверную створку.

Его взору предстала крохотная монашеская келья, посреди которой стоял коленопреклоненный человек. Распятие на стене, перед которым он молился, было выстругано из потемневшего от времени дерева. Кроме распятия в каморке находилась железная кровать и полка с книгами. Некоторое время Борис постоял в дверях, наблюдая за молящимся и, заметив, что тот, осенив себя крестным знамением, начинает подниматься с колен, вежливо проговорил:

– Экскьюз ми, мэй ай ту си мистер Бенджамин?

Его вопрос прозвучал с таким чудовищным выговором, что монах вскинул на Джуниора удивленные глаза.

– Вы русский, не так ли? – уточнил он по-русски с сильным польским акцентом.

– А что, так заметно? – смутился Борька.

– Я в детстве учил русский язык, – поведал обитатель кельи. – Все школьники соцлагеря учили русский. И польские дети – тоже.

– Вы Бенджамин? – обрадовался Борис.

– Зовите меня брат Павел.

– Я к вам, брат Павел, за советом. В полицейском управлении говорят, вы знаете ответы на все вопросы.

– Спрашивайте, только не долго. У меня еще много дел по саду, – забеспокоился бывший полицейский.

– Да нет, я много времени не отниму, – обрадовался Джуниор.

– Можете пройти и сесть на кровать, – предложил монах, смахивая невидимые пылинки с идеально натянутого колючего одеяла.

Борис последовал приглашению и, перешагнув порог, спустился в келью, прикрыв за собой дверь. Сквозь длинное узкое оконце пробивались солнечные лучи, в которых весело плясали пылинки. Устинович-младший сделал еще один шаг, собираясь опуститься на низкую койку, и тут взгляд его уперся в полку на стене. Между потрепанной Библией и стареньким Евангелием стояла фигурка обезьяны, прикрывающая лапками живот. Джуниор сразу же узнал эту фигурку: она была из серии обезьянок-сандзуру, точно таких, какие лепил Лев Рудь. Не отрываясь, приятель рассматривал обезьянку, и брат Павел, перехватив его взгляд, тревожно спросил:

– Так что вас ко мне привело?

– Откуда это у вас? – не отвечая на вопрос, пробормотал Борис, протягивая руку к полке.

– Почему вы спрашиваете? – насторожился монах, взглядом останавливая поползновение Бориса.

– Отец моей подруги лепил ей точно такие фигурки, – потрясенно тянул Устинович-младший, убирая руку за спину, словно борясь с искушением не удержаться и взять фигурку в руки. – Я только неделю назад видел точно такую же обезьянку с зажатым ртом. Их же вроде бы всего три: не вижу зла, не слышу зла, не говорю о зле, разве не так? А это что за знак?

– Он сказал – не совершаю зла.

– Кто он?