Victory Park - Алексей Никитин

– Ирочка, – поднял стакан Дуля и отступил на шаг, чтобы видеть одновременно и Ирку, и бутылку самогона в руках очеретянских, – всякому бриллианту нужна оправа. Ты – бриллиант среди нас, здесь нет тебе равных. Мы – твоя восхищенная свита, стоит тебе захотеть чего угодно, и каждый будет счастлив найти, добыть, принести к твоим ногам это немедленно. Даже выпив, – Дуля опрокинул скупые пятьдесят граммов, выдохнул, протянул пустой стакан навстречу бутылке самогона, и ему тут же плеснули, на этот раз уже не отмеряя граммы и не сдерживая наливающую руку, – а может быть, именно выпив, мы становимся особенно старательны, внимательны и услужливы. Мы ничего не ждем от тебя, никакой оплаты, потому что монархи не платят. Может быть, только улыбки. Легкой улыбки благодарной и благородной принцессы.

Тут Ирка почувствовала, что лицо ее не слушается, и хоть она пыталась улыбнуться в ответ на праздничную трескотню Дули, но вовсе не была уверена, что удается ей это хорошо. Впрочем, майские сумерки давно уже скрыли парк, и вряд ли кто-то видел ее лицо. Ирку качало и уносило.

– Но кто мы, рядом с тобой? И кто ты среди нас? – продолжал Дуля. – Чья ты принцесса и что мы за свита? Ведь мы здесь звери. Сегодня – мирные и пьяные, – он протянул пустой стакан за самогоном, и удивленные очеретянцы в третий раз стакан наполнили, – но в остальные дни – хищные и дикие. Нас укрощали, нас почти укротили, и все же в душе мы по-прежнему дикие. Мы кровожадные и нет на нас управы. Возможно, только красота способна с нами сладить. Она – единственная власть в этом мире, временная, слабая, неверная и вовсе не абсолютная. Но другой нет. Все остальное – не власть, все остальные – узурпаторы, лживые и нелегитимные временщики. Только красоте, твоей и нашего удивительного парка, мы готовы подчиняться этим вечером. Ведь ты – его часть, ты такая же, как он. Божественной красой хозяйки осенен, изыскан и богат прекрасный Трианон: блистая для нее, блистает он и ею… И наш Трианон блистает тобой, ты его хозяйка, а не Каринка, что бы там не говорили. Только будь осторожна, потому что красота опасна. Я знаю, что не тебе говорить об осторожности, ты не знаешь такого слова. И все же, если к ней неумело подойти, то можно не справиться. И тогда она разорвет! В порох. В дым! Меня. Тебя. Любого. Но… Я верю, что с тобой этого не будет. Я желаю тебе счастья. Хотя бы тебе… За тебя, Ирочка! За то, чтобы наш парк «Победа» блистал тобой и для тебя. И для нас, беззубых, но еще не до конца укрощенных хищников… Налейте же мне, жлобы, самогона! Я вам не секретарь парткома – толкать такие речуги всухую!

Гости съезжались аккуратно и к сроку, словно не были артистами, ленивой и необязательной богемой, словно не они опаздывают всегда и всюду: на свидания с любимыми, на генеральные репетиции, на собственные бенефисы.

Все-таки право пожрать и выпить на халяву – важнейшее из наших неконституционных прав. И мы не уступим его никому, тем более своим близким – друзьям и коллегам, которых знаем как самих себя. Они ведь тоже своего не упустят, придут раньше, выпьют больше. Вообще все выжрут! Они будут уже сыты и пьяны, когда мы интеллигентной походкой только войдем в зал и оглядим его, близоруко щурясь, стряхивая воду с плащей, зонтов и шляп. Они будут сыты, пьяны и нос в табаке. А во взгляде – веселое презрение более ловких, удачливых, матерых членов стаи к опоздавшему недотепе.

– Привет, старина! А мы тут без тебя уже начали. Ничего? Ты не против? Давай, подсаживайся, подметай, что осталось. Хотя осталось уже маловато. Ничего, прямо скажем, и нет! Га-га-га! Го-го-го!

Вот поэтому на халявные банкеты, на фуршеты и званые вечера богема не опаздывает. Она приходит раньше и занимает лучшие места. Назло друзьям и хозяевам!

Встречая гостей у входа, Сотник целовал и обнимал каждого, смеялся искренне и весело, так, словно не видел их всего несколько часов назад, в театре на дневной репетиции. Конечно, среди приглашенных был главный режиссер с супругой. Пришел и директор театра, куда же без него? Явились и другие лица, от которых зависело, останется карьера Сотника и дальше такой же скромной и неприметной широкому советскому зрителю или он все же сможет хоть чуть-чуть расправить крылья, уже изрядно побитые молью и временем. Тяжело отдуваясь и отфыркиваясь, поднялся по ступенькам Баняк, кинорежиссер студии имени Александра Довженко, создатель двух кассовых шедевров: «На радаре не появлялся» и «Государственную границу не пересекал». Следом за ним обняли и поздравили Елену и Сотника с днем рождения дочки Петр Михайлович, замдиректора Ленфильма, и Петр Михайлович, замдиректора Свердловской киностудии, прилетевшие в Киев на встречу с Баняком. Вообще к Федорсанычу пришли этим вечером очень разные люди. Был тут и Веня Сокол, не уступавший в элегантности, как уверяли киевские старики, пока маразм не заткал паутиной их долгую память, Моисею Соколу, своему деду, молодому удачливому биржевику, зарезанному в девятнадцатом году не то отступавшими петлюровцами, не то наступавшими деникинцами. Выполняя просьбу Сотника, Веня Сокол пришел с юной красавицей Аленой Менжерес. Тут памятливые люди опять-таки обменялись мемуарами о том, как всего каких-то неполных двадцать лет назад отплясывал Веня буги-вуги на киевских вечеринках с мамой Алены, румынкой Мэри Попеску. Теперь же им приходилось ломать голову, кого этим вечером вывел в свет вечно молодой Веня, дочку или новую подругу?

Пришли художники Тынчук и Бара. Заглянула, сказав, что ненадолго, семья скульпторов, авторы той самой Стены на том самом кладбище. Аниматор Валик Дон, лауреат мультфестиваля в Саппоро, пришел с младшей сестрой. Валику до «Олимпиады» – рукой подать, он живет рядом, на Жмаченко.

Пришли все, кого хотел видеть и пригласил Федорсаныч, не одни только нужные люди, но и друзья его и Елены, а в основном – артисты родного театра. И все же, когда зал уже почти заполнился, а общий свет еще не приглушили, многие заметили любопытную особенность. Оказалось, что большинство сидевших за столиками были молодыми артистками возрастом немного за двадцать, но далеко еще не дотягивавшими до двадцати пяти. То есть вообще о возрасте как таковом применительно к ним говорить было смешно. Это обстоятельство испортило Елене настроение на весь вечер. К тому же, муж, представляя ей каждую актриску, рассказывал, как та замечательна, как талантлива, как любят все и саму актриску, и ее удивительный, многогранный дар.

Елена держала себя в руках и ни разу не спросила, о каком именно даре идет речь, но всего через полчаса она оставила Сотника одного встречать гостей. Елена жалела, что не может уйти немедленно, и уже подыскивала подходящую возможность сбежать с банкета. Она вдруг увидела, что старше едва ли не всех собравшихся женщин. Ее окружали молодые хорошенькие, да к тому же хоть немного, да талантливые девчонки. Рядом с ними она смотрелась… Елена даже не хотела думать, как она выглядит в окружении этого цветника. Хорошо еще, что под боком нет Ирки. Кстати, где она? Или это не ее день рожденья? Елена вернулась к Федорсанычу, все еще поджидавшему последних гостей, и спросила, где дочка. Но тот пожал плечами и отмахнулся.

– Придет, куда денется? Я же с ней не сидел весь день. Опоздает, в крайнем случае. Плохо, конечно, но потерпим, что делать? А начинать будем без нее.