Сын цирка - Джон Уинслоу Ирвинг

проблемы» Веры. Он ограничил свой интерес лишь тем, что спросил старшего Даруваллу, какого рода «комплексной проблемой» страдает актриса; Ранджит не привык составлять неполные ортопедические анамнезы.

– Ну, вообще-то, – сказал Лоуджи, – я направил ее к другому врачу.

– Тогда это не комплексная проблема? – спросил Ранджит.

Все, что его заботило, – это отпечатать на пишущей машинке корректный отчет.

– Возможно, гинекологическая, – ответил Лоуджи настороженно.

– А что она сама думала о своей комплексной проблеме? – удивленно спросил Ранджит.

– Ее колени, – рассеянно сказал Лоуджи, небрежно махнув рукой. – Но я решил, что это психосоматика.

– Гинекологическая проблема связана и с психосоматикой? – поинтересовался Ранджит.

Он предвидел трудности с машинописным набором.

– Возможно, – сказал Лоуджи.

– Какого же рода эта гинекологическая проблема? – не отступал Ранджит. С точки зрения его возраста и его сценарных амбиций он подумал, что это венерическая проблема.

– Зуд, – сказал старший Дарувалла. – И чтобы остановить инквизицию на данном этапе, он мудро добавил, что это «вагинальный зуд».

Он знал, что ни один молодой человек не станет размышлять на эту тему. Вопрос был закрыт. В ортопедическом анамнезе Вероники Роуз Ранджит подошел на самое близкое расстояние к возможному когда-либо в будущем киносценарию (много лет спустя младший доктор Дарувалла каждый раз, когда ему захочется вспомнить старые добрые времена, будет читать этот отчет с особым удовольствием).

Пациентка жалуется на боль в коленях. Она считает, что у нее нет вагинального зуда, который на самом деле у нее есть, одновременно она чувствует некоторую боль в коленях, хотя по факту болей у нее нет. Вполне естественно, ей рекомендован осмотр у гинеколога.

А что за гинеколог был выбран для выполнения этой задачи! Мало кто из пациентов, когда-либо попадавших в руки древнего невезучего доктора Таты, стал бы утверждать, что верил в свое выздоровление. Лоуджи выбрал именно его, решив: доктор настолько дряхл, что на него можно положиться; его память была слишком истощена для сплетен. К сожалению, у доктора, выбранного Лоуджи, не было акушерских заслуг.

По крайней мере, Лоуджи руководствовался здравым смыслом, когда поручил своей жене оказать психологическую помощь Веронике Роуз. Мехер уложила беременную секс-бомбу в гостевую кровать в семейном особняке Даруваллов на старой Ридж-роуд. Мехер отнеслась к Вере как к маленькой девочке, у которой только что удалили миндалины. Хотя, без сомнения, материнская забота несколько облегчила состояние актрисы, но это не могло решить ее проблемы; не слишком утешили Веру и заявления Мехер о том, что она не помнит ни схваток, ни крови, когда сама рожала. Со временем, сказала Мехер потерянной актрисе, в памяти всплывают только положительные образцы прошлого опыта.

С Лоуджи Мехер была менее оптимистична.

– В какую нелепую и неблагодарную ситуацию ты нас вовлек, – заявила она своему мужу.

Далее эта ситуация ухудшилась.

На следующий день Гордон Хэтэвей позвонил старшему доктору Дарувалле из декораций трущоб, где шли съемки, чтобы сообщить уже поднадоевшие новости: Вероника Роуз рухнула без сознания в перерыве между дублями. На самом деле все было не так. То, что Вера потеряла сознание, не имело ничего общего с ее нежелательной беременностью; ей просто стало дурно, потому что ее лизнула корова, а потом еще и чихнула на нее. Для Веры там не было ничего страшного, но за этими инцидентами, случавшимися чуть ли не ежедневно среди реальных трущоб, наблюдали орды зевак – они и переврали все, что только можно.

Фаррух не мог вспомнить, существовали ли летом 1949-го в районе София-Зубер-роуд зачатки реальных трущоб; он вспомнил только, что в этом районе жили как мусульмане, так и индусы, ибо он тогда учился неподалеку, в Мазагаоне, где была школа Святого Игнатия. Возможно, какие-то трущобы тогда уже были. И разумеется, сегодня на София-Зубер-роуд трущобы выросли до приличных размеров и стали чуть респектабельней. Справедливости ради стоит сказать, что декорации к фильму Гордона Хэтэвея в какой-то мере способствовали тому, что в настоящее время среди трущоб на София-Зубер-роуд появилось что-то приемлемое в смысле жилья, ибо именно там была спешно построена для фильма соответствующая среда обитания. Естественно, что среди тех, кого нанимали для массовки – играть жителей трущоб, – были реальные жители Бомбея, искавшие реальный уголок, чтобы там поселиться. И, переехав сюда, они возмущались киношниками, которые постоянно вторгались в их личную жизнь. Довольно быстро декорации к фильму стали их собственным трущобным жильем.

С отхожим местом тоже было непросто. Команда нанятых кули – головорезов с шанцевым инструментом – выкопала яму для уборной. Но если создается место для испражнений, то естественно предположить, что оно сослужит верную службу для всех и каждого. Универсальный закон дефекации гласит: если одни где-то испражняются, то и другие будут испражняться там же. Только это и справедливо. Дефекация в Индии – процесс бесконечно творческий. Новый сортир быстро перестал быть новым. И не стоит забывать о зное перед муссонными дождями и, далее, о наводнениях, которые сопутствуют муссонам; эти факторы, в дополнение к нежданному сонму человеческих экскрементов, несомненно, усугубили утреннее недомогание Веры, не говоря уже о ее предрасположенности к обмороку в тот день, когда она была облизана и обчихана коровой.

Гордон Хэтэвей и съемочная группа снимали сцену, где похитители умирающей жены (Вера) несут ее через трущобы в ашрам змеиного гуру. Это как раз тот момент, когда идеалистически настроенный миссионер-иезуит, оказавшийся в трущобах ради своих подвигов самоотвержения, видит красивую и, несомненно, белокурую женщину, которую тащит по София-Зубер-роуд банда чужеродной гопоты. За бандой идут по пятам обезумевший от горя муж (Невилл) и, как водится, тупица-полицейский, который по своей тупости теряет след. Это первая встреча между мужем и иезуитом, но она не была первой между Невиллом и надменным индийским актером по имени Субодх Рай, который играл миссионера с неподобающими светской привлекательностью и коварством.

Тем временем многие из новых обитателей трущоб были вытеснены из «своих» жилищ, чтобы Гордон Хэтэвей мог снять эту сцену. А еще больше будущих жителей этих новых трущоб толпилось вокруг в жажде их захватить. Если бы не Вероника Роуз, к которой были приклеены все взгляды, то можно было бы отметить за кадром флирт между Невиллом и Субодхом – актеры игриво поглаживали и пощипывали друг друга, когда непонятно почему Вера оказалась один на один с коровой.

Коровы, как Вера слышала, были священными – хотя и не для большинства стоящих поодаль едоков говядины, которые были мусульманами, – но Вера была настолько потрясена, увидев эту корову, вставшую у нее на пути, а затем приблизившуюся, что довольно долго решала, какие действия ей следует предпринять. Тем временем она ощутила влажное дыхание коровы у ложбинки