Ревность - Селия Фремлин

Обычно этими делами — и так умело — занималась Линди. По голосу было слышно, до чего Эйлин не хочется прерывать рассказ в самом начале, идти на кухню, возиться с чашками-блюдцами… Розамунде тоже этого не хотелось. Поэтому она поспешно от всего отказалась, и Эйлин, с облегчением вздохнув, продолжила:

— Я, конечно, ни на что и не надеялась — мы с тетей Мин лет сто не виделись. Но когда я ушла, стояла и ждала автобуса, мне в голову вдруг пришла одна идея, до которой никто из нас не додумался. Чем больше я думаю, тем вероятней мне это кажется. Я просто воспрянула! Хотя, пожалуй… не знаю… тебя это нисколько не ободрит… Может, не стоит и говорить… не хочу тебя расстраивать…

Она смущенно хихикнула и вопросительно взглянула на Розамунду. Розамунда почувствовала раздражение. Когда люди пускаются в подобного рода предисловия, они вовсе не собираются щадить ваши чувства, они просто хотят снять с себя ответственность за причиненную боль.

— Давай! Выкладывай! — довольно резко бросила Розамунда. — Все равно не будет хуже, чем…

Эйлин, конечно, не полагается знать, хуже чего не будет.

— Да! Правильно! Я так и думала, что ты так отнесешься! — воскликнула Эйлин, слишком уж легко успокоившись. — Дело вот в чем. Линди очень нравился… нравится твой муж… Ну ты знаешь, да?

— У меня мелькала такая мысль, — сухо согласилась Розамунда. — Что дальше?

— Ты не подумай — в хорошем смысле, — взволнованно затараторила Эйлин. — Я хочу сказать, ей бы и в голову не пришло разбивать дружную семью, ничего такого…

— В самом деле? — не удержалась от сарказма Розамунда. Она не хотела, слова сорвались с губ сами собой.

Эйлин, торопясь, продолжила:

— Вот я и подумала — сама я уже довольно давно знаю о ее симпатии. Когда живешь рядом, невольно все замечаешь. Но я не знала, в курсе ли ты, даже не знала, догадывается ли твой муж. Линди ведь так здорово умеет скрывать свои чувства. И у меня не было уверенности, что она правильно истолковывает его к ней отношение… то есть он ведь такой добряк, иногда мне казалось, что Линди просто принимает его доброту за… Словом, именно из-за этого, когда он меня в тот вечер спросил, был ли у Линди повод нервничать, я не знала, что ответить. Не могла же я ему про все это рассказать — вдруг он ни о чем не догадывается. Но она, разумеется, нервничала. Иначе и быть не могло — что она к нему чувствует, что он к ней испытывает? А потом, когда он сказал, что у нее был испуганный голос… я сама до смерти перепугалась, когда это услышала… Начала воображать всякие страсти-мордасти. — Она неуверенно глянула на Розамунду. — А теперь мне сдается, все гораздо проще, чем мы думали. Просто Линди, наверное, испугалась, что дело зашло слишком… В общем, она решила, что единственный способ не доводить все до крайности — исчезнуть. Вот так, как она сделала, — никого не предупредив, не оставив адреса. Чтоб самой в себе разобраться. Может, так оно и было?

Эйлин смотрела на нее широко распахнутыми, как у ребенка, глазами, полными сомнения и надежды. Перед этой юностью и наивностью Розамунда почувствовала себя старой и мудрой, носительницей тайного знания. А Эйлин — просто жалкая маленькая дурочка. Надо бы как-нибудь помягче развеять ее иллюзии.

Но, едва открыв рот, Розамунда поняла, что помягче не получится.

— Думаю, Линди с самого начала прекрасно разбиралась в собственных чувствах, — ровным голосом произнесла она. — Она точно знала, чего хочет. И как этого добиться.

Эйлин наконец учуяла враждебность.

— Нет, ты несправедлива к Линди! — выкрикнула она. — Как все! Все думают, она отчаянная кокетка, охотница за чужими мужьями и все такое. Ничего похожего! Как раз наоборот!

Розамунда припомнила, как недавно на что-то в этом роде намекал Бэйзил. На минуту ее ожесточение сменилось любопытством.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она так же, как спрашивала Бэйзила. — Что все это напускное, эти манеры femme fatale[10]?

— Нет, не напускное! — Эйлин, ощетинившись, бросилась на защиту сестры. — Последние несколько лет она изо всех сил работала над собой, старалась стать более привлекательной. Что в этом плохого? — Она с вызовом глянула на Розамунду, хотя та и слова не вымолвила. — Так или иначе это делают все женщины!

— Да, конечно, — мягко согласилась Розамунда. — Естественно. Мы все так поступаем. Просто — если говорить о Линди — слишком уж она выкладывалась, отдыха себе не давала. И непонятно, чего ради так надрывалась. Я бы сказала, она и без того достаточно привлекательна.

— Это верно, — поспешила сказать Эйлин. — Но видишь ли, ты не знаешь, какой она была раньше, а то бы ты лучше поняла. Знала бы ты, видела бы ее пять лет назад. Хочешь верь, хочешь нет, но она выглядела зрелой женщиной. Правда. И я это замечала, и мои школьные подружки тоже. Они к ней относились так, будто она одна из мам. Она была ужасно стеснительная — я это теперь поняла — и никуда не ходила. И ухажеров у нее не было, и одеваться не умела, и я не помню, чтобы она хоть когда накрасилась или сделала какую-нибудь прическу. Ничего. Но она не виновата — это я тоже поняла, — у нее не было возможности. Ей ведь пришлось растить меня, когда умерли наши родители… И она невольно начала себя вести как взрослая женщина, так и не успев стать по-настоящему молодой! Теперь понимаешь?

— Да, конечно.

Розамунда ответила автоматически. В тот миг она была далека от понимания. В ней закипала совершенно неожиданная ярость от нового взгляда на характер Линди. «Как это в ее духе! — в бешенстве размышляла Розамунда. — Украла моего мужа, а теперь ее за это надо еще и пожалеть! Я должна испытывать жалость к бедненькой застенчивой простушке, которой пришлось так тяжко потрудиться, чтобы стать достаточно привлекательной и суметь разрушить мою семью! Я, видите ли, должна восхищаться ее мужеством! Понимать, через что она прошла! Не буду! Не буду, и все тут! Не желаю понимать, никогда! И если я уже ее не убила, то, черт меня возьми, сделаю это, как только она попадется мне на глаза! И никаких подсознательных фокусов — на этот раз я получу удовольствие по полной программе!»

Могут ли подобные мысли прийти в голову настоящей убийце? Определенно нет! Тем не менее Розамунда ужаснулась необузданности собственных эмоций — поводу они точно не соответствовали. Она самым тщательным образом проанализировала свои чувства и обнаружила, что их всплеск далеко не в последнюю очередь вызван смехотворным ощущением, будто Линди нарочно погубила свою юность, дабы проступок Розамунды (в смысле — убийство Линди) выглядел еще более гадким. Абсурдность этих переживаний — размышлениями их едва ли можно назвать — отрезвила ее; Розамунда постаралась худо-бедно справиться с собой. На помощь пришло естественное любопытство.

— С чего вдруг Линди решила измениться? — поинтересовалась она.

— Ну как же ты не понимаешь! Как только я слезла с ее шеи, как только она перестала чувствовать себя ответственной за меня, вот тогда-то у нее наконец и появился шанс пожить так, как живут молодые! Но ей к тому времени уже перевалило за тридцать, в этом возрасте просто так молодым не станешь — этому надо учиться. Я так радовалась, глядя, как она пробует экспериментировать с волосами, с разной губной помадой, как учится быть занятной, остроумной и говорить о вещах, которые интересуют мужчин. Я так хорошо понимала, что все это для нее значит! А больше никто не понимал, даже Бэйзил… Ах!..