Пока течет река - Диана Сеттерфилд

До пятилетнего возраста Генри Донт постоянно плакал по ночам. Его мама, раз за разом просыпавшаяся из-за безутешных рыданий сына, долгое время ошибочно считала причиной этого обычную боязнь темноты. «Я ничего не вижу», – всхлипывая, твердил он, пока до нее наконец не дошло. «Само собой, ты ничего не можешь видеть, потому что сейчас ночь, – объясняла она. – Ночь предназначена для сна». Но убедить его не удавалось. Его отец сокрушенно вздыхал: «Мальчик был рожден с открытыми глазами и с тех пор не закрывал их никогда». И все же именно отец нашел решение проблемы. «Попробуй следить за узорами внутри твоих век, – посоветовал он. – Красивые такие, плывущие узоры, и все разных цветов». Генри осторожно, опасаясь подвоха, опустил веки – и обомлел.

Впоследствии он научился, закрыв глаза, извлекать из памяти разные видения так же легко, как если бы наблюдал их в реальности при дневном свете. Даже еще легче. А через несколько лет нафантазировал себе Дев Судьбы, которые стали его главным развлечением в ночные часы. Эти русалки возникали из бурлящих подземных вод, и округлые изгибы их тел сливались с волнами – или с их длинными волнистыми локонами, – а может (если ты был подростком четырнадцати лет), и не сливались ни с чем, а были самыми натуральными изгибами их самых натуральных грудей. Один образ являлся ему среди ночи особенно часто. Полуженщина-полурека с густыми струящимися волосами откровенно с ним заигрывала, и ее ласки влияли на него так же, как могла бы повлиять настоящая женщина, окажись она рядом. Генри сжимал рукой собственную плоть, твердую, как весло. И всего нескольких гребков этим веслом ему хватало, чтобы влиться в поток, сделаться частью потока, раствориться в блаженстве…

Думая об этом сейчас и вспоминая тех Дев Судьбы, он попробовал угадать, как выглядит Рита Сандей. Он чувствовал ее присутствие в комнате. У изножья кровати со стороны окна вполоборота к нему стояло кресло. Генри давно уже определил это на слух. И сейчас Рита находилась в этом кресле, молчаливая и неподвижная, – должно быть, считала его спящим. Он попытался создать в голове ее образ. Он помнил ее жесткую хватку, когда она отводила его руки от лица. Стало быть, силы ей не занимать. И роста она немаленького – когда она разговаривала стоя, голос доносился с довольно высокой точки над ним. Ее твердая поступь и уверенные движения указывали на то, что она уже не очень молода, но и никак не стара. Блондинка или брюнетка? Красавица или дурнушка? Скорее всего, дурнушка, решил он. Иначе она была бы замужем, а будь она замужем, не проводила бы столько времени наедине с незнакомым мужчиной, пусть даже больным. Возможно, она читала книгу, сидя в своем кресле. Или размышляла. О чем она могла сейчас думать? По всей вероятности, об этой странной истории с девочкой. Он бы тоже поразмыслил на эту тему, если бы знал, с чего начать.

– Что вы скажете обо всем этом? – спросила она.

– Как вы догадались, что я не сплю? – откликнулся он после паузы, вызванной подозрением, что эта женщина может читать его мысли.

– По изменившемуся ритму дыхания. Расскажите, что случилось прошлой ночью. Начиная с несчастного случая.

Так что же тогда случилось?

Хорошо плыть по реке в одиночку. Возникает чувство свободы. Ты находишься ни в одном, ни в другом месте, а в движении между ними. Ты независим, ты сам по себе. Донт вспомнил это приятное ощущение, когда тело вступает в контакт с водой и воздухом, то действуя с ними заодно, то им противясь; когда ты удерживаешь неустойчивое равновесие в утлой посудине, а река бросает тебе вызов, и твои мышцы на него откликаются. Так было и вчера. Он забыл думать о себе. Его глаза видели только реку, разум был поглощен предугадыванием ее капризов, а руки уподобились послушным механизмам, откликающимся на любую внезапную перемену. То были минуты триумфа, когда его тело, лодка и река сошлись в прихотливом танце задержек и ускорений, напряженных усилий и расслабленных пауз, сопротивления и содействия… Он приблизился к совершенству, но всякое совершенство – вещь очень зыбкая.

Он не забыл о Чертовой плотине. Он заранее прикидывал, как обогнуть ее волоком, и гадал, найдутся ли помощники на берегу. Но ему был известен и другой способ. В зимнюю пору перепад уровней воды там бывает минимальным, а то и вообще никакого перепада… Он знал, как надо проходить плотину: точно нацелиться в створ, сложить весла (но быть готовым сразу пустить их в ход на той стороне, выравнивая лодку) и одновременно быстрым движением откинуться назад, распластаться ниже кромки бортов. Чуть зазеваешься, и получишь в результате либо разбитую голову, либо сломанные весла, либо и то и другое в комплекте. Но Генри не был новичком в таких вещах. Он уже проделывал это раньше.

Тогда что же пошло не так? Завороженный рекой, он поддался эйфории – вот в чем была ошибка. Но и тогда еще он бы мог справиться, если бы – теперь он это вспомнил – не совпали по времени три обстоятельства.

Во-первых, как-то совершенно незаметно для него день подошел к концу и сгустились сумерки.

Во-вторых, его взгляд вдруг зацепился за что-то странное – он не успел понять, что именно, – и это отвлекло его как раз в тот момент, когда требовалась предельная концентрация внимания.

Третьим обстоятельством стало появление Чертовой плотины. Прямо перед ним. И совершенно внезапно.

Течение подхватило лодку, он поспешно откинулся назад, река вздулась мощными бурунами, перекрытие плотины – черно-мокрое и монолитное, как цельный ствол дерева, – нацелилось ему в переносицу, и он даже не успел охнуть, как…

Он постарался более-менее связно изложить все это медсестре. Сказать нужно было многое, а собственный рот стал ему чужим, каждое слово складывалось с трудом и долго искало выход наружу. Начал он медленно и неуклюже, восполняя пробелы в речи жестами. Иногда Рита предугадывала, что он хочет сказать, и заканчивала фразу за него, а он мычал в подтверждение. Но постепенно он осваивал новую артикуляцию звуков, и речь становилась более живой и связной.

– Значит, там вы ее и нашли? На Чертовой плотине?

– Нет. Позднее.

Он очнулся в лодке под ночным небом. Холод притупил боль, но инстинкт подсказывал, что он серьезно ранен. Чтобы выжить, надо было срочно добраться до теплого сухого места. Очень осторожно, чтобы не уйти с головой в ледяную воду, он перелез через борт и нащупал ногами дно. Именно тогда он и увидел что-то белое, плывущее прямо к нему. В следующий миг он понял, что это тело ребенка. Он вытянул руки вперед, и река аккуратно вложила в них свою ношу.

– И вы сочли ее мертвой.

Он издал утвердительный звук.

– Хм… – задумчиво выдохнула она и отложила возникшую мысль на потом. – Но как вы добрались от плотины до этого трактира? Человек с такими травмами на поврежденной лодке – в одиночку вы бы не справились.

Он покачал головой, сам не понимая, как это произошло.

– А что там со странной вещью, которую вы увидели, подплывая к Чертовой плотине?

Воспоминания Донта складывались не столько из движущихся образов, сколько из множества последовательных картин. Он отыскал одну: бледная луна над рекой. Потом другую: близкий массив плотины на фоне темнеющего неба. И там было что-то еще. Он напряженно сморщился, и это откликнулось болью в разбитом лице. Обычно его память, подобно фотографической пластине, отображала четкие очертания предметов, детали, оттенки, ракурсы. Но здесь он обнаружил только расплывчатое пятно. Это напоминало неудачную фотографию человека, который вместо того, чтобы замереть в определенной позе, беспрестанно шевелится во время пятнадцатисекундной выдержки, которая нужна для создания иллюзии мгновенного снимка. Как бы он хотел вернуться в прошлое и заново пережить тот момент, растянуть его и замедлить, чтобы мутное пятно на сетчатке успело превратиться в нечто узнаваемое!