Путь Людей Книги - Ольга Токарчук

Постепенно Маркиз перестал ощущать боль и даже подумал, что готов встать и идти — таким он стал легким. Но, когда попробовал, оказалось, что легкость, пушистая, как одуванчик, где-то внутри и никак не связана с телом. И тогда он понял, что умирает. Удивился: он не предполагал, что умирание может быть таким сочным, таким светлым и полным движения. Воздух, которым все труднее было дышать, колыхался и дрожал, наполняя его легкие в последний раз.

Гош добрался до цветущей долины, которая вблизи оказалась садом. Остановился, ошеломленный, на последней ступеньке, не смея сделать следующий шаг. Под ногами у него одновременно цвели и плодоносили крохотные кустики земляники. Гош присел, стал озябшими пальцами срывать ягоды и горстями запихивать в рот. У земляники был чудесный вкус жизни, весны, безопасности. Мальчик переползал на коленках от одного кустика к другому, набивая рот животворной амброзией. Он срывал и зрелые ягоды, и те, с которых едва опали лепестки цветков. Лишь спустя время он вспомнил, зачем пришел. И его пронзила жалость при мысли об измученном, больном Маркизе, оставшемся наверху в холодном и неприветливом мире. Не раздумывая, он свернул кулек из большого лопуха и стал собирать в него самые спелые землянички. Когда кулек наполнился, Гош осторожно отложил его в сторону и принялся срывать целые веточки, увешанные ягодами, пока не получился пышный букетик. Тогда, захватив кулек, он вернулся к ступенькам. Свистнул пса, который радостно рыскал в высокой траве, и тот нехотя поплелся за ним наверх.

Солнце уже висело над самым горизонтом, и именно туда устремлены были неподвижные глаза Маркиза. Гош опустился рядом с ним на колени и протянул руку с испещренным красными пятнышками букетом. Он думал, что Маркиз загляделся на солнце. Лишь когда солнце скользнуло за горизонт, а Маркиз не отвел взгляда, Гош понял: с ним случилось то же самое, что два дня назад с Вероникой. Второй раз в жизни мальчика пронзило болезненное ощущение, что мир пуст. Он схватил и потряс холодную руку, словно пытаясь вытащить Маркиза оттуда, куда тот ушел. Рука бессильно упала, и из-под грубого одеяла высунулся широкий рукав зеленого камзола. В горле у Гоша забулькало, а потом он завыл. Его голос, отразившись от скал, вернулся, многократно усиленный. И мальчик испугался самого себя. Ягоды посыпались на руку Маркиза, но было уже темно, и потому их червень, смешавшаяся с зеленью камзола, уже ничего не означала. Спотыкаясь и крича, Гош бросился вниз, в тепло зеленой долины. Он боялся неподвижности Маркиза, боялся холода и ночи, его тянуло к согретой солнцем траве и землянике. Когда ступеньки кончились, он побежал дальше, по пояс в траве, слыша свой голос — но и голос пугал его, потому что был страшный и чужой, как голос зверя. Однако перестать кричать Гош не мог. Освободившееся от невидимых обручей горло пульсировало в такт шагам, издавая звук, который мальчик не в состоянии был сдержать. И он бежал, продирался в темноте сквозь цветущие кусты, заросли огромных лопухов, шелестящие занавеси вьюнков, и только когда почувствовал под ногами твердый камень, сумел унять звенящую глотку. Перед ним высилась темная громада монастырской церкви. Гошу страшно было оставаться во дворе, среди этой буйной зелени, но еще страшнее — войти внутрь, в бездонную темноту. Сев на ступени, он обхватил руками колени. Из высокой травы выбежал его пес и растянулся рядом, тяжело дыша. Гош решительно не знал, что делать. Еще минуту он посидел, раскачиваясь взад-вперед, а потом свернулся в клубок и уснул на поросших травой ступенях.

Разбудил его пес, тычась носом и облизывая ему лицо. Гош, еще полусонный, пробовал спрятать голову, но быстро пришел в себя. Встал, с наслаждением потянулся. Солнце стояло уже высоко, и свет просачивался сквозь листву деревьев. Гош увидел, что спал на церковном крыльце, и вспомнил сон, который ему приснился ночью. Во сне он был сильным и говорил красивыми, гладкими фразами. Теперь от сна и ночи уже ничего не осталось. День начинался с такой уверенностью в себе, будто никогда не собирался кончаться.

Гош пошел на тихий шорох и обнаружил разбитый фонтан: вода слабой струйкой текла на каменные плиты двора. Он умылся и попил. Подумал о землянике, но, увидав на маленьких деревцах у фонтана зрелые апельсины, тут же про нее забыл. Плоды были небольшие, зато сладкие и сочные: сок так и бежал по подбородку. Осмотревшись, Гош обнаружил в саду крупный, с перепелиное яйцо, крыжовник, фиги, черешни и яблоки. Одни деревья только еще цвели, другие уже плодоносили — как вчерашняя земляника. Гош засмеялся, увидев на южной стене церкви тяжелые фиолетовые кисти винограда. Он рвал все без разбора, что-то съедал, а остатки сносил на крыльцо, пока там не собралась изрядная кучка. Впрочем, постепенно Гош терял интерес к этому занятию. Он бесцельно бродил в достающей ему до пояса траве, протаптывал извилистые тропки, но в конце концов вернулся к приоткрытым дверям церкви. Сорвал кисть винограда и, после минутного колебания, вошел внутрь. Внутри не было темно. Солнечный свет узкими лучиками пробивался сквозь маленькие, высоко расположенные оконца. Гош увидел серое от пыли пустое пространство, сверху замкнутое тяжелым сводом. Осмелев, он сделал еще несколько шагов и сразу же ощутил странный, сырой запах камней и времени. Это не была церковь — по крайней мере не такая церковь, какую он помнил по монастырю, где когда-то жил. Тут не было ни алтаря, ни боковых нефов. Только в глубине возвышалось что-то громоздкое и темное, напоминавшее стол. Гош нервно отправлял в рот виноградины и продвигался вперед, оставляя в пыли отчетливые следы. Достигнув середины огромного зала, он увидел нарисованные на стенах фигуры танцующих людей. Очень страшных. Худые, большие, костлявые, они держались за руки, образуя под сводом круг. Выпученные, затуманенные вихрем танца глаза таращились на него со всех сторон, словно завлекая в свой хоровод. Виноградная кисть выпала из руки Гоша, но он не осмелился за ней нагнуться. Однако не остановился, не поддался испугу. Продолжал идти к каменному столу. Сделав еще несколько шагов, понял: то, что он издали принял за четырехугольное возвышение, на самом деле — круглый сруб колодца. Узенькая лестничка на внутренней стенке вела вниз. Оттуда веяло теплом. Гоша тянуло к теплу. Он перебросил ноги через край колодца и начал спускаться.

Лестничка привела его в тесное жаркое помещение, освещенное бьющим из стен светом. Там не было ничего, кроме полки, на которой лежала большая книга в полуистлевшем деревянном переплете. Гош с поразительной ясностью понял, что нашел Книгу. Растерянно посмотрел наверх в поисках пути к отступлению или какой-нибудь помощи, но он был с Книгой наедине. Робко приблизившись, мальчик осторожно коснулся ее пальцами. От одного этого движения в воздух взметнулось густое облако пыли. Гош подождал, пока пыль осядет, а потом поднял Книгу обеими руками. Покачнулся от неожиданной тяжести. Ему захотелось как можно быстрее посмотреть, что там внутри. Сев у стены, он положил огромный том на колени. Набрал воздуха в легкие и с урчанием выпустил. Раскрыл Книгу и увидел бессчетное множество маленьких черных закорючек, выстроившихся в нескончаемые шеренги, будто войско, готовое к атаке. Перевернул страницу — то же самое. Нетерпеливо перелистывал страницу за страницей, но не находил ничего нового: все те же ровные ряды значков — словно темные россыпи песчинок, словно следы птичьих лапок, словно высыпавшийся осенью из лопнувших коробочек мак. Иногда его глаз натыкался на какие-то волнистые линии, непонятные рисунки — потом опять шли черные значки. Гош переворачивал страницы, наверно, не одну тысячу раз — такой огромной была Книга, — пока у него не зарябило в глазах. Тогда он с шумом ее захлопнул, и снова тучей взметнулась пыль. Может быть, он что-то проморгал, может быть, плохо смотрел? Вернувшись к началу, Гош принялся заново листать Книгу. Водил грязным пальцем по ручейкам строк, но ручеек кончался, а яснее ничего не становилось. Палец продолжал свой путь — опять без толку. Гош почти уткнулся носом в страницу, но только лучше разглядел шероховатости бумажного листа и каждую точечку, резко выделяющуюся на белом фоне. Он понимал, что для людей эти значки исполнены смысла. Вроде бы мертвые и неподвижные — но в них заключены движение и жизнь. Он видел людей с книгами и всегда удивлялся, почему при чтении так меняются лица. Что происходило в пространстве между плоскими мелкими значками и глазом? Какое свершалось чудо? Почему Книга не могла говорить прямо — голосом, картинкой, — почему изъяснялась знаками, которых он не понимал?