Живи и давай жить другим - Хендрик Грун

Наконец, в гараже Ваутера стоит мольберт и большой чемодан с кистями и тюбиками красок. Я и впрямь начинаю увлекаться живописью. Афра постоянно дразнит меня, называя Винсентом Аппелом. Казалось бы, это не должно меня задевать, но я все-таки обижаюсь. В частности, потому, что не могу ей сказать, что очень скоро в Италии извлеку из моего нового увлечения массу удовольствия.

Я не сразу узнал ее по голосу.

– С кем я говорю?

– Это Марике.

Я даже на миг задумался, настолько я изгнал из памяти ватерклозетные аксессуары Хертога.

Должно быть, Марике почувствовала мою неуверенность.

– Марике, с работы, – повторила она упавшим голосом.

– Конечно, Марике. Рад тебя слышать, девочка. Как твои дела?

Не умею я дозировать свои эмоции. Вероятно, и Марике это заметила, потому что ответила робким голоском:

– У меня все хорошо.

– Вот и отлично.

– Ну да, но не так чтобы очень хорошо, – поправила она себя. – А как ваши дела?

– В общем, прекрасно. Не жалуюсь.

– О!

Это «о!» прозвучало еще более разочарованно. И я понял, что она, видимо, не то хотела услышать, поэтому уточнил:

– Ну, скажем так: я скучаю не столько по работе, сколько по коллегам.

В трубке стало тихо, как будто она решала, верить мне или нет.

Потом она тихо произнесла:

– Мне тоже вас не хватает. Без вас ужасно скучно.

– Правда?

– Да.

Снова тишина. Я немного смутился. Похоже, она действительно по мне скучает. А я после ухода из фирмы ни секунды не думал о Марике.

– Может, как-нибудь в ближайшее время заглянуть в Брёкелен на чашку кофе? – услышал я собственный вопрос.

Да, она нашла идею замечательной и предложила дату встречи.

Я соврал, что смотрю свое расписание, и сказал, что в этот день, к сожалению, не смогу. Она предложила три другие даты на выбор, и я не смог больше притворяться, что занят.

Итак, через две недели придется еще раз отправиться в живописный промышленный район Брёкелен.

– Мне ужасно хочется повидаться с вами, Артур.

– Да-да, и мне тоже не терпится поболтать со старыми коллегами.

Чревоугодие, тщеславие, праздность – в реформатских Нидерландах все это от лукавого.

В Италии теоретически тоже, но практически вряд ли, так как для всех больших и малых проступков, совершаемых человеком, католики изобрели исповедь. Она позволяет спокойно грешить, а потом, в исповедальне, оправдаться простым возгласом «Mea culpa[34]». Так итальянец дистанцируется от ада. Другим конфессиям тут есть чему поучиться. Это одна из причин моей любви к Италии.

Кстати, я не исповедую никакой религии. Я полагаю, что человек создал бога, а не наоборот. Это кардинально изменяет соотношение сил. Нет у меня бога, который предписывает мне диету и диктует моду. Я не ношу никаких ермолок, ем мясо любых животных, независимо от того, как они были убиты, пью пиво и не трачу время на молитвы и паломничества. Пусть все конкурирующие друг с другом истинные боги идут своей дорогой, минуя мою дверь.

Иногда я посещаю их дома, они, в общем, живут неплохо, особенно в Италии. Там спокойно и прохладно, пахнет ладаном. Иногда я в качестве скромной компенсации зажигаю свечу в память о моей покойной матери, которая когда-то много молилась за меня. Моя лень была ей бельмом на глазу, но ее молитвы не имели большого успеха.

Вчера мне позвонил Стейн. Говорил с возбуждением, для него совершенно нетипичным:

– Слушай, Артур, я обсудил с Теей твою идею насчет каникул вчетвером, она в восторге. А что думает Афра?

Ой-ой-ой. Вот уж не ожидал, что Стейн вдруг проявит такую решительность, и, конечно, ни словом не обмолвился Афре, заведомо зная, что уж я-то никогда не присоединюсь к их резвой тройке.

– Ну, я как-то упомянул об этом.

Афра подняла голову от книги.

– И как она отнеслась? – спросил Стейн.

– Позитивно.

– У меня есть парочка мыслишек. Что бы вы сказали насчет недельного турпохода по Шварцвальду?

– Круто, – сказал я.

Откуда, черт подери, у меня вдруг взялось словечко «круто»?

Афра с дивана глядела на меня, нахмурив брови. Я решил смыться в сад, спиной чувствуя ее подозрительность.

– Да нет, правда, Стейн, идея шикарная. Я постараюсь уговорить Афру. Она не любительница авантюр, но я сделаю все возможное. Хотя она, собственно говоря, обожает велосипедные туры.

– И очень хорошо, и прекрасно, – успокоил меня Стейн. – Поедем на электрических велосипедах, ведь местность там холмистая.

Он уже купил в магазинчике Союза велосипедистов туристическую карту Шварцвальда и присмотрел семейный отель, gemütlich, aber nicht teuer, уютный, но недорогой, где подают громадные шницели. В заключение он сообщил, что они с Теей купили там же одинаковые ветровки.

– Теа настояла. Знаю, ты считаешь это глупым, поэтому решил тебя слегка подготовить, и ты сможешь идти немного позади нас, – хихикнул он. Ему понравилась собственная шутка.

Я повесил трубку и ворвался в дом:

– У Стейна хорошая идея, Афра. Он предлагает недельку побродить пешком по Шварцвальду.

Я ее прямо огорошил. Как и большинство людей, Афра, чтобы выиграть время, повторила вопрос:

– Пешком? По Шварцвальду?

– Пешком по Шварцвальду. Но мы сможем пару дней двигаться на велосипедах.

– А что думает Теа?

– Стейн говорит, она в полном восторге.

– И когда это должно произойти?

– В сентябре.

Моя жена обещала спокойно подумать об этом на досуге.

– Пока я ничего не имею против.

И вдруг ее осенило:

– О, для Сторма это, конечно, счастье. Он сможет целыми днями носиться по лесу.

С дивана последовал одобрительный кивок. Милостивое согласие получено. Я хоть завтра могу сообщить Стейну, что мы едем с ними. Он будет в восторге. До поры до времени.

Надеюсь, пса не слишком волнует тот факт, что я упорно продолжаю называть его Ари, а моя столь же упрямая жена обращается к нему: «Сторм!» Я признаю, Ари несколько необычное имя, но Сторм… модная пошлая кличка. И слишком претенциозная. Скорей уж Слабак. Имя Слабак лучше подошло бы для Ари. Или Хулиган. Сколько неудобств доставил этот пес в нашем доме! Вся обстановка гостиной и кухни была спешно приспособлена к Ари после того, как он в первые же два дня разбросал все, что можно было разбросать при его росте.