Кто брал Рейхстаг. Герои по умолчанию... - Николай Ямской

Вот так и ерзали взад-вперед. При этом грохот во время выстрелов стоял невообразимый. И что еще хуже – при выходе снаряда на нас накатывалась большая боковая взрывная волна.

Так что соседство с этими необъезженными «механическими конями» было хлопотным и малоприятным… »

А вот любопытное свидетельство другого, хорошо уже нам знакомого участника штурма Берлина – старшего лейтенанта Валентина Чернышева. В отличие от командира небольшого огневого взвода В. Блюмфельда, он, как начальник разведки сверхмощного артдивизиона, ни к каким даже чисто символически штурмовым группам привязан не был. И действовал совершенно самостоятельно.

Именно данное обстоятельство (достаточно вспомнить предыдущий эпизод военной биографии ст. лейтенанта, связанный с переправой через Одер) сыграло свою благую для дела роль, развязав руки низовой командирской инициативе.

Впрочем, судите о том сами:

«В Берлин мы попали уже тогда, когда на его улицах вовсю шли бои. Наши могучие многотонные пушки подтянули по срочно восстановленным железнодорожным путям и установили в одном из пригородов. Мне же с группой поставили задачу выдвинуться непосредственно в первый эшелон наступающих, чтобы „наблюдать цели“, „готовить исходные к стрельбе“, „оценивать результат“.

На задание я обычно большую команду не брал. Зачем? Лишние люди – лишние потери. А для дела вполне хватало столько, сколько залезало в мой командирский «додж три четверти» – замечательный вездеход, еще один ценный подарок американских союзников. В нем-то и размещались топограф, радист, несколько разведчиков – всего не более 10 человек.

В перестрелку старались не ввязываться. Потому что другая у разведчиков работа на войне: наблюдать, фиксировать, докладывать…

После нескольких суток непрерывных боев Берлин, по которому мы перемещались где на «додже», а где, укрыв его от поражения, пешком, представлял однообразно ужасное зрелище. Всюду заваленные грудами обломков улицы. Остовы выгоревших зданий по сторонам. В таких условиях без карты, конечно, не обойтись. Но было дело, однажды остались без нее. И получилось-то как? В одном месте, кровь из носу, но надо было пересечь улицу. А на ней, как назло, в этот момент танковая дуэль шла. Я первым перемахнул удачно. А следующий за мной боец, как раз тот, у которого за пазухой карта хранилась, точнехонько под танковый выстрел угодил. Но, по счастью, чудесным образом отделался только тем, что ему несильно обожгло верхнюю часть тела. Ватник, конечно, подпалило. А вместе с ним и карту…

Счастливчик – совсем молодой парень – больше всего по этой самой сгоревшей карте сокрушался. Ну, а у меня одна мысль: как дальше-то ориентироваться? Хорошо, вдруг вспомнил, какими замечательно подробными городскими планами снабжена у немцев подземка. Вот с такого плана у ближайшего входа в метро и скопировал себе схему. Чем не карта?

Так что мозги включать и выкручиваться часто приходилось. Взять ту же проводную связь со штабом. Ее по десять раз на дню наши же танки своими траками рвали. Словом, здорово мы мучились. Пока не пришла ко мне (от отчаяния) мысль использовать эстакады городской наземной электрички. Подсказал своим ребятам, чтобы тянули линию не по земле, а по поднятому над ней эстакадному полотну. Такая связь работала, как часы… »

Начиная с 21 апреля, когда 171-я стрелковая дивизия полковника Негоды в числе первых – не только 79-го корпуса, но и всего фронта – ворвалась на северную окраину немецкой столицы, передовые батальоны этой и 150-й дивизии без малого пять дней подряд вели тяжелейшие уличные бои. Если учесть, что по городу части и соединения 79-го корпуса прошли всего около 18—20 километров, то средний темп продвижения – с учетом того, что отдельные дни выпадали на перегруппировки и сосредоточения в связи с переменой направлений – составлял не более 3—4 километров в сутки[50]. И это были действительно очень тяжелые километры.

От частых попаданий авиационных бомб и артиллерийских снарядов в городские здания в воздухе сплошной завесой висела желто-бурая пыль. В такой оседающей на одежде и хрустящей на зубах пелене не только передвигаться, даже просто дышать было трудно.

А ведь противник сопротивлялся ожесточенно, цепляясь за каждый рубеж и выжимая максимум из того преимущества, которым он располагал, хорошо зная город и действуя с заранее подготовленных позиций. «Здания, улицы, переулки – все, что имело тактическое значение, использовалось врагом для обороны, – вспоминал Степан Неустроев. – В верхних этажах домов располагались снайперы, автоматчики, наблюдатели, пулеметчики. В полуподвальных помещениях и на первых этажах обычно находились подразделения, вооруженные ручными гранатами и фаустпатронами. На перекрестках улиц фашисты закапывали танки. Бои шли и в метро, и в подземных коллекторах, и в водосточных каналах» [51].

По-своему напряженная работа велась в Военном совете и особенно политотделе 3-й ударной армии. На кратком совещании 23 апреля, где присутствовали начальник штаба, командующие родами войск, представители авиационного командования, спецвойск и тыла, командарм В. Кузнецов сообщил, что только что разговаривал с маршалом Жуковым:

«Фронт доволен действиями нашей армии. Но маршал решительно требует, чтобы мы еще быстрее продвигались к центру Берлина!» [52].

Здесь же были приняты решения о безотлагательном изменении тактики ведения боя и создании в частях и соединениях штурмовых отрядов и групп, которые могли бы быстро проникать в расположение противника через проходные дворы, проломы в стенах, через подвалы и чердаки домов.

На следующий день, 24 апреля, когда юго-восточнее Берлина соединения 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов замкнули кольцо вокруг германской столицы, а две дивизии армии генерала Жадова в районе Торгау вышли на Эльбу и встретились с патрулями американских войск, первые штурмовые отряды и группы, созданные в 3-й ударной, уже начали выдвигаться в первый эшелон. Новое ускорение и – что важно – совершенно в определенном направлении армия получила от командования фронтом 25 апреля. В этот день в армии побывал член Военного совета генерал К. Телегин. Его установка была такой: впереди по-прежнему предстоят трудные бои. Но, тем не менее, 3-й ударной необходимо усилить темп наступления. И как можно быстрее пробиться к центру фашистской столицы, в частности к району, где находится Рейхстаг. Совершенно четкое обозначение этой конкретной цели заставило всех шевелиться еще энергичнее.

Свою лепту – в полном соответствии с главной задачей момента и в целях еще большего ускорения и без того ускоренного процесса – внес и политотдел. Раздав по авангардным дивизиям девять кумачовых флагов – кандидатов на звание «победного», политорганы решили запустить механизм соцсоревнования и в «знаменосном» вопросе. Самый, казалось бы, информированный по данной теме человек – начальник отдела полковник Лисицын – в своих воспоминаниях об этом упоминает как-то вскользь. Он пространно рассказывает о солдатской инициативе водружать над отвоеванными у врага опорными пунктами обороны и узлами сопротивления самодеятельные красные флаги или, как их называли сами знаменосцы, «штурмовые флажки» [53]. Но почему-то совершенно не упоминает о том, как информировали и что обещали тем, кто первым водрузит флаг из «краснознаменной девятки». А награду, между тем, за водружение обещали немалую. Подтверждающий это документ с большим трудом удалось разыскать в архиве Министерства обороны. Датирован он был 26 апреля 1945 г . И представлял собой директиву Военного совета 3-й ударной армии командиру 79-го корпуса Переверткину. В документе содержался призыв к личному составу ускорить взятие Рейхстага. И специально оговаривалось, что командир части, подразделения, которые первыми водрузят знамя над Рейхстагом, будет представлен к званию Героя Советского Союза.