Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры - Олег Хлевнюк

В условиях, когда нужно было срочно действовать, чтобы хотя бы смягчить нараставший кризис, сталинское руководство фактически бездействовало. Слабо и нехотя Москва реагировала только на серьезное обострение обстановки. Помимо предоставления семенных ссуд, что являлось обычной практикой в период весеннего сева, особого внимания заслуживают несколько правительственных решений, принятых с конца апреля 1932 г. на фоне резкого нарастания социальной нестабильности (массовые голодные волнения в деревне и в городах), а также опасений за будущий урожай.

19 апреля 1932 г. в ответ на телеграмму председателя СНК Украины В. Я. Чубаря в Москве согласились выделить республике продовольственную помощь за счет государственных запасов, находившихся на территории республики (25 тыс. тонн), а также возвращения Украине 30 тыс. тонн пшеницы, предназначенной на экспорт[278]. В условиях нараставшего голода украинское руководство 23 апреля решилось направить Сталину новую тревожную телеграмму, в которой сообщалось о перебоях в снабжении Донбасса и других промышленных центров республики и содержалась просьба о дополнительной продовольственной помощи. О положении крестьянства в телеграмме не говорилось, поскольку украинские руководители знали, что к сообщениям о положении рабочих Москва будет более внимательной. Для того чтобы добиться результатов, вслед за телеграммой в Москву был командирован Чубарь[279]. При личных встречах Чубарю, судя по всему, удалось убедить Сталина и других московских руководителей в тяжести положения Украины. В результате 29 апреля 1932 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение, которое предусматривало некоторые меры дополнительной помощи Украине и общее перераспределение продовольственных ресурсов. Для снабжения Украины из черноморских портов возвращались 15 тыс. тонн кукурузы и 2 тыс. тонн пшеницы, предназначенных для экспорта. На Дальнем Востоке (видимо, в Канаде[280]) закупалось 3,5 млн пудов зерна для снабжения восточных регионов СССР. Соответственно, зерно, подлежащее вывозу в восточные районы из Центрально-Черноземной области (4 млн пудов) направлялось на Украину. Прекращался вывоз украинского хлеба в Закавказье, а для снабжения Закавказья использовалось зерно из 3 млн пудов, срочно закупленных в Персии[281]. В совокупности все это составляло важный шаг в верном направлении — сокращение экспорта сельскохозяйственных продуктов и закупок хотя бы некоторого количества зерна на мировых рынках. Вместе с тем этот шаг уже явно запаздывал. Например, закупленное на Дальнем Востоке и в Персии зерно, даже по официальным расчетам, должно было прибыть только в мае — июне, что на самом деле являлось оптимистическим планом.

Столь же запоздавшими были и уже упоминавшиеся майские решения о сокращении планов заготовок и колхозной торговле. Однако помимо сроков майские решения были неэффективными и с содержательной точки зрения. Выступая в декабре 1932 г. на заседании украинского политбюро, Л. М. Каганович объяснял, что принять законы о колхозной торговле и некотором сокращении планов заготовок заставили два обстоятельства: стремление материально заинтересовать крестьян («чтобы лучше сеяли») и необходимость «успокоить бушевавшего украинского мужика»[282]. Таким образом, «реформы» принимались под нажимом и рассматривались Сталиным как отвлекающий маневр с целью сбить возросшую до критического уровня социальную напряженность. Соответствующими были и принятые меры. Сплошным обманом было постановление от 6 мая, провозглашавшее снижение хлебозаготовительных заданий в 1932 г. на 4,3 млн тонн по сравнению с 1931 г. (с 22,4 до 18,1 млн тонн)[283]. Фактически это снижение рассчитывалось по отношению к крайне высоким и невыполнимым планам 1931 г. По отношению к реальному выполнению заготовок в 1931 г. снижение составляло всего 1,3 млн тонн, причем вопрос о дополнительных поставках хлеба за счет возвращения ссуд прошлых лет и гарнцевого сбора (натурального налога за помол зерна) вообще оставался открытым.

Между тем вопрос о планах приобретал все более острое значение. Май и июнь 1932 г. был отмечен почти полным истощением всех продовольственных запасов на местах и нарастанием голода. Исходя из реального состояния сельского хозяйства, местные руководители настаивали на дальнейшем снижении планов. Например, 10 июня 1932 г. Сталин получил два письма от украинских руководителей — председателя СНК республики В. Я. Чубаря и председателя украинского ЦИК Г. И. Петровского. Оба писали о голоде, о тяжелом положении сельского хозяйства и необходимости в связи с этим корректировки планов. Особенно откровенен и резок был Петровский, находившийся под впечатлением своей поездки по районам Украины. Произнеся ритуальную фразу по поводу активности кулака, Петровский посвятил большую часть своего письма критике государственной политики в деревне, в частности непосильных хлебозаготовительных планов. Петровский утверждал, что принятие высокого заготовительного плана из урожая 1931 г., хотя и вызывалось государственными потребностями, было ошибочным. В результате «порядочная часть села охвачена голодом». С явным сочувствием Петровский воспроизводил высказывания крестьян: «Зачем создали искусственный голод, ведь у нас был урожай; зачем посевматериал забирали — этого не было даже при старом режиме». Петровский просил оказать Украине помощь продовольствием и при этом предупреждал, что новые хлебозаготовки в силу плохого проведенного сева будут еще тяжелее[284]. Получив эти письма, Сталин сообщил Кагановичу: «Письма Чубаря и Петровского мне не понравились». Отвергнув возможность дополнительной помощи Украине и сокращения плана хлебозаготовок, Сталин писал: «По-моему, Украине дано больше, чем следует. Дать еще хлеб незачем и неоткуда»[285]

Сталкиваясь с острыми продовольственными проблемами накануне сбора нового урожая, Сталин решил готовиться к решительным действиям во время предстоящих хлебозаготовок. 7 июля 1932 г. Политбюро по настоянию Сталина приняло решение о фактическом повышении планов, установив высокие задания по изъятию гарнцевого сбора. Хлебозаготовительный план 1932 г. был доведен до уровня, почти равного нереальному и невыполненному плану 1931 г. Кроме того, по настоянию того же Сталина Политбюро приняло решение, еще более усугублявшее ситуацию. При доведении плана до районов и колхозов применялась «страховая надбавка» в 4–5% для обеспечения выполнения планов областью в целом[286]. Все вместе это означало, что в реальности, дойдя до отдельного колхоза, план во многих случаях был выше, чем виды на урожай. Для крестьян это означало неизбежный голод после заготовок, независимо от того, насколько старательно они собирали бы урожай. Недоверие деревни к государству достигло крайних пределов.