Лаис Коринфская. Соблазнить неприступного - Елена Арсеньева

Осторожно провела пальцем по лбу и вискам — это был жест благословения, которым непременно нужно встретить всякого младенца, пришедшего в этот мир, — и разглядела сквозь кровь и слизь две крошечные родинки на виске.

Она сорвала с себя покрывало и завернула в него ребенка, скомандовав:

— Нужно его помыть и накормить.

— Госпожа! — закричал один из рыбаков, свешиваясь с борта ближайшей лодки. — У нашей соседки недавно родился младенец, думаю, она не откажется покормить и этого.

— Пойдемте туда! — кивнула Лаис.

— Дорос, проводи! — приказал отец, и лохматый мальчишка ринулся наверх, по тропе, ведущей в город, изредка оборачиваясь и приглашающее взмахивая рукой.

— Дорос, — пробормотала Нофаро. — Какое красивое имя…

Лаис бросила внимательный взгляд на подругу, но та смотрела только на новорожденного, а глаза ее были полны слез.

— Подержи его, — сказала Лаис, — а то у меня руки в крови.

Нофаро взяла ребенка, коснулась губами окровавленной головки — и прижала мальчика к груди.

Лаис оглянулась на роженицу. Она лежала неподвижно, и Мавсаний поправлял ее вытянутые вдоль тела руки. В сгибе правого локтя мелькнула овальная темная родинка.

Мавсаний поднял голову:

— Она умерла, госпожа.

И вдруг отвернулся, плечи его затряслись.

— Вот так же и я появился на свет, — пробормотал он едва слышно, и в голосе его слышались слезы. — Добрая женщина вынула меня из чрева умирающей матери. Имени спасительницы моей я не знаю, но всю жизнь благословляю ее. Так и тебя будет благословлять этот ребенок!

Лаис печально смотрела в лицо рабыни. Черные, запыленные, небрежно остриженные волосы обрамляли голову и прикрывали бледный лоб, черты были тонкими, красивыми, да и сложением она отличалась изящным. Глаза были окаймлены длинными ресницами, на правом виске темнели две маленькие родинки.

Сейчас, с опавшим животом, тоненькая, маленькая, она казалась совсем девочкой. Смерть стерла следы страданий с ее лица, только рот был еще чуть искривлен, но казалось, она пытается улыбнуться тому, что открылось ей за порогом избавления от земных мучений.

Лаис задумалась. Почему-то показалось, будто она уже видела эту юную женщину раньше. Но ведь она в Мегаре со вчерашнего вечера и никого еще не успела тут увидеть и узнать…

Может быть, эта маленькая рабыня некогда жила в Коринфе и Лаис где-то случайно встретила ее? Какие превратности судьбы привели бедняжку в рабство? Она жертва войны? Похитителей? Врагов? Есть ли у нее семья, жива ли родня? Где ее муж, отец этого младенца? Погиб? Или ищет жену по всему свету?..

А впрочем, какое это имеет теперь значение? Бедняжка покинула мир своих страданий…

— Умерла? Вувоса умерла?! — послышался возмущенный вопль, и Олкиппа нависла над трупом как стервятник. — А кто же понесет домой мою корзину?! И кто позаботится о том, чтобы эту безродную тварь перенесли в нашу усадьбу?! Нашла время умирать!

По тощему лицу Олкиппы заструились слезы:

— И вот еще горе на мою голову! Этот младенец! Лучше бы он умер во чреве матери! Теперь мне платить двойной налог в казну! Сущее разорение с этими рабами! Корми их, пои, да еще плати за их смерть![54]

Мавсаний при этих словах вскочил, сжимая кулаки, но Лаис утихомирила его властным жестом.

— Муж побьет меня за такое расточительство! — причитала Олкиппа.

Лаис посмотрела на Нофаро, прижимавшую к себе притихшего ребенка и что-то мурлыкавшую над ним.

Почувствовав ее взгляд, подруга подняла голову. Подруги посмотрели в глаза друг другу, и Нофаро понимающе кивнула.

— Это слуги госпожи Роксаны, приехавшей недавно из Коринфа, — сказала она, указывая на Мавсания и Лаис. — Если тебе угодно, они займутся погребением твоей рабыни. Деньги на уплату двойного налога тебе даст мой муж.

— Двойного? — растерянно хлопнула глазами Олкиппа. — Но ребенок остался жив…

— Ребенка я заберу, — твердо сказала Нофаро. — Он будет жить в моем доме как мое родное дитя.

— Но я могу продать его тебе, — заикнулась Олкиппа.

— Нет! — покачала головой Нофаро. — Тогда он будет считаться рабом. Если же ты отдашь его в обмен на налоги и хлопоты по погребению, я никому не расскажу, что эта бедняжка умерла от того, что ты заставляла ее тащить тяжеленную корзину, хотя видела, что она вот-вот родит! Ты ударила ее, она упала… Если об этом прознают, тебе придется заплатить еще и пеню за жестокое обращение.

Олкиппа заломила руки и залилась слезами:

— Тогда муж точно меня убьет! Я согласна, согласна, забери его! Но только пусть они, — дернула она подбородком в сторону Лаис и Мавсания, — вдобавок ко всему отнесут ко мне мою корзину!

И Олкиппа неуклюже заковыляла по дороге, то и дело всплескивая руками и всхлипывая.

— Неси Дороса к кормилице, — сказала Лаис подруге, улыбаясь. — Мальчишка тебя проводит!

Нофаро бросила на нее сияющий взгляд — и ринулась догонять лохматого мальчишку, который нетерпеливо топтался на взгорке.

…Когда лодка, в которой сидели Лаис и Мавсаний, причалила к борту галеры, стоявшей на якоре близ Минои, сверху немедленно была сброшена веревочная лестница.

— Позволь мне взобраться первым, госпожа, — сказал Мавсаний. — Потом я втащу твои вещи, а затем поднимешься ты.

— Ты все так же намерен меня сопровождать? — в который раз спросила Лаис.

И Мавсаний в который раз кивнул и с прежней твердостью ответил:

— Такова воля моего господина.

В Мегару гонец Артемидора привез два письма. Одно предназначалось Лаис и было от Клеарха, другое — Мавсанию от его господина. Оказывается, в своем письме Артемидор приказал Мавсанию сопровождать Лаис в Эфес.

Когда об этом стало известно Дарею и Нофаро, они искренне обрадовались. Несмотря на то, что они теперь были всецело поглощены заботами о маленьком Доросе, который, конечно, сделал их жизнь более беспокойной, но в то же время наполнил ее тем чистым счастьем, которое могут привнести в дом только невинные младенцы, — несмотря на это, они оба очень тревожились о Лаис, которой придется пуститься в дальний путь совсем одной.