В чем фишка? Почему одни люди умеют зарабатывать деньги, а другие нет - Уильям Лейт

участников ретрита – банкиры; похоже, их мозги не выдержали напряжения всех этих обменных и прочих манипуляций. Еще одна участница – супруга банкира с надломленной психикой; в принципе ее мозг прекрасно манипулирует деньгами, но сама она «сломалась». Пару человек – карты в колоде поставок, которая недавно была перетасована, вследствие чего они утратили контроль над поставками. Кто-то, у кого лучше доступ к данным или более мощные компьютеры, оказывает на них давление, и теперь они вынуждены увольнять людей или заставлять этих людей работать как каторжных. Это ужасно, невыносимо, а давление все сильнее – и они не выдерживают его.

Ну и, наконец, я. Я по жизни страдаю повышенной тревожностью. В целом я функционирую очень хорошо, но иногда – очень плохо. Я суперкомпетентный, но имеются надломы: я пускаю вещи на самотек, и это заканчивается плачевно. Можно сказать, что я эмоционально отстраненный человек; окружающие иногда называют меня холодным. Я стал одним из наблюдателей, а не одним из творцов своей жизни. Я смотрю на людей и пытаюсь представить себя на их месте. Мне кажется, что даже если я когда-нибудь и стану успешным, то заплачу за это: в глубине души мною движет чувство вины. Это – мрачная, хроническая война, которую я, по-моему, выигрываю, хотя периодически терплю поражение и несу потери. Помимо прочего, страдают мои финансы. Утекают деньги. Я группируюсь – и снова в бой.

Вернувшись после ужина в свою комнату, я выглядываю в окно. Деревья и живые изгороди в лунном свете внушают суеверный страх. Я ложусь на постель и, как всегда, благодарю судьбу за то, что сплю не в пансионе. Меня накрывает очередной волной мрачной ностальгии с горьким привкусом одиночества, привычного чувства вины и легкой зависти к самому себе в те наивные молодые годы. В голове непроизвольно звучат слова песни, которую я услышал в первую неделю пребывания в пансионе: «Стучите три раза». И еще одной: «Страстная любовь». У некоторых ребят были крошечные радиоприемники, которые они слушали по вечерам, а днем прятали. Никто толком не знал о сексе, но о нем постоянно говорили. Пожилая воспитательница была ярой противницей мастурбации и заставила моего соседа по спальне пятьдесят раз написать аккуратным почерком фразу «Я не должен играть со своими принадлежностями». Ее помощница, молоденькая француженка, которая с энтузиазмом и нежностью купала нас, делала вид, что не замечает моей эрекции или моего немого восторга от намыливания интимных областей.

Мне становится некомфортно лежать на постели в одежде, но я не хочу вставать и проходить весь этот моцион с переодеванием и чисткой зубов.

Те учебные заведения, как я сейчас понимаю, были созданы для выполнения конкретной задачи, и они выполняли ее очень хорошо. Они выпускали тысячи эмоционально холодных молодых людей, которые двигали локомотив существующей системы, создавали цепочки поставок по всему миру и организовывали их с максимальной для себя выгодой, обирая до нитки беднейшие страны – строили железные дороги, чтобы вывозить богатства из Индии; строили телеграфные сети, чтобы передавать данные быстрее, чем африканцы, которые использовали барабаны или семафор. Те школы учили вас справляться с трудностями, а также запоминать и систематизировать огромное количество деталей. К двенадцати годам вы осваивали латинскую и французскую грамматику, умели декламировать стихи и знали о Римской империи, Тюдорах, Стюартах, Наполеоне и Нельсоне. В этом плане тем школам надо отдать должное.

В десять лет я, в отличие от других, не подвергался сексуальному насилию со стороны извращенцев-преподавателей. Одного мальчика изнасиловали, а того учителя-извращенца посадили в тюрьму. В силу своего возраста мы не совсем понимали его мотивы, хотя у нас были смутные, негласные догадки. Смущало то, как он проверял у мальчиков отсутствие нижнего белья на уроках физкультуры, и то, как он хватал и тискал некоторых ребят. Однажды вечером этот извращенец принимал у нас зачет по физподготовке и в один прекрасный момент замаячил у меня за спиной. Я видел его распростертые руки. Он наверняка хотел меня облапать. Меня охватила дикая ярость. Как только его руки сомкнулись вокруг меня, я изо всех сил его лягнул. Прямо в живот несколько раз. Я прорычал, чтобы он убирался от меня прочь.

Окружающие подняли глаза, чтобы посмотреть, что происходит, а потом снова их опустили, и этот маньяк отошел.

Момент был упущен.

Но я не ожидал, что так рассвирепею. И лишь спустя годы и даже десятилетия я понял истинную причину этой злости.

Утром мы сидим за столом в гостиной, в одном из флигелей Томаса Уайта. Психолог Аманда Коллинз рассказывает нам о тревожности. У нас будут ежедневные занятия с Коллинз, а также индивидуальные сессии с Чарльзом Линденом, организатором ретрита. И Коллинз, и Линден когда-то сами страдали от повышенной тревожности. Коллинз постоянно краснела, как рак, и ничего не могла с собой поделать. Линден с детства был очень нервным и беспокойным, а в двадцать лет у него случился приступ панической атаки. Он был так напуган, что сидел в своей комнате и боялся даже выйти в туалет. Девушка Линдена, Бет, навещала его в обеденный перерыв и сопровождала на моцион опорожнения мочевого пузыря.

Потом Линден разработал метод, помогающий восстановить душевное спокойствие. По его словам, этот метод дает стопроцентный результат.

Я помечаю, что говорит Коллинз, и выписываю дудлы на полях блокнота. Я рисую круг и представляю, что это мозг. Главное в мозге то, что он состоит из десятков миллиардов нейронов. Когда нейроны соединяются друг с другом, возникает мысль. Скажем, мысль о том, каким я был в десятилетнем возрасте, является результатом соединения сотен тысяч нейронов. Каждый нейрон вносит свой вклад в эту мысль; каждая мысль – это уникальная комбинация нейронов, поэтому двух абсолютно одинаковых мыслей не бывает. Тем не менее чем чаще вы обдумываете какую-то мысль, тем сильнее связь между определенными нейронами. Если вы склонны к тревожным мыслям, они будут одолевать вас и в будущем.

Образ мышления – это набор привычек.

Пока я размышляю об этом, Аманда Коллинз излагает нам суть метода Линдена.

Она говорит: не пытайтесь докопаться до истоков своих тревожных мыслей. Не тратьте время на поиски причины своей тревоги. Забудьте об этом. Это не имеет смысла.

Почему? Все очень просто. Что, по-вашему, произойдет, когда вы завершите свое исследование? Даже если это вам когда-нибудь удастся.

Ответ, который дает метод Линдена: ничего.

Поэтому перестаньте думать о том, что вызывает у вас тревогу. Думайте о чем-нибудь другом. Думайте о разных вещах. Экспериментируйте. Ищите то, что для вас эффективно.

В моей голове вспыхивает и гаснет лампочка.

На протяжении следующих трех дней Коллинз и Линден обучают нас практике метода Линдена. Он становится понятным. Фишка не в том, чтобы исправить дисфункциональный механизм в вашей голове, а в