Государевы конюхи - Далия Трускиновская

Потому Федосья и раскусила Данилку. Парень в глубине души хотел, чтобы его слово было главным, чтобы ему в рот глядели. До сих пор этого не случалось, а тут он увидел внимательные глаза, ощутил готовность слушать и соглашаться — и пошел, и пошел!.. Казалось, ничего из своей оршанской жизни не оставил — все выложил!

И как-то само собой вышло, что остался он ночевать в той же горнице и на том же войлоке.

А ранним утром, не став будить хозяйку, подхватился, тихонько позавтракал остатками щей, хлеба себе нарезал побольше, несколько ломтей сунул за пазуху и, завернув душегрею в сырую холстинку, одну из тех, в которые пеленали крестника Феденьку, поспешил на конюшни, искать деда Акишева.

* * *

Выпрашивая согласие Деревнина на самостоятельные действия, Стенька уже сообразил, к кому следует обращаться.

Возле Никитского монастыря улица должна была на ночь загораживаться решеткой. Таких решеток на Москве водилось довольно много, и кабы все они перекрывали ночью путь лихим людям — жилось бы, как в раю. Обычно их ставили в слободах на выездах и не жалели на это дело крепких бревен. По краям препятствие для татей имело вид прочного и высокого забора, посередке же устраивалась брусяная решетка. Днем она поднималась, а ночью опускалась, задвигалась железным засовом и еще запиралась замком. Для этой деятельности держали особых решеточных сторожей и ставили для их проживания сторожевые избы.

При Никитской решетке числился некий Антип Ларионов, которого за неведомые Стеньке дела прозвали Пяткой. Правда, что дедок прихрамывал, однако где он ногу повредил, и пятку ли, Стенька не ведал. А знал он про Пятку иное. Сообразив, что все равно поблизости Никитские ворота с караульщиками-воротниками, этот Антипка не всякий раз утруждал себя опусканием решетки. Но было и другое, за что с него спрашивали строже: он следил за уличным порядком своего участка и должен был всех жителей знать в лицо.

Когда Стенька выслеживал Анюту с Софьицей, то решетке еще не полагалось быть опущенной. А когда он опрометью несся к Кремлю, то должен был бы с размаху в нее врезаться, да не врезался, и сейчас это было в его руках сильным козырем.

Вечерело, пора была такая, что вроде и светло, но вот-вот свет начнет стремительно иссякать. Следовало поторопиться…

Пятки в избе Стенька не застал, а обнаружил его по соседству. Тот, стоя у забора, вел беседу с дворней князя Репнина. Здоровые, сытые сторожа изнывали от безделья и всякому человеку были рады. Приоткрыв калитку, они вроде и чужого не пускали, и сами двора не покидали, однако ж развлекались как могли.

— Челом вам, люди добрые! — сказал, подходя, Стенька. — А есть у меня к тебе, Антипушка, дельце. Подьячий мой, Гаврила Деревнин, по твою душу послал, и велено тебя расспросить и отобрать у тебя сказку о том, что ты видел этой ночью, когда запирал решетку и когда отпирал решетку.

Умен был Стенька! Не подал виду, что знает про Пяткину оплошность. Решил ее приберечь до поры. Как знать, вдруг и пригодится?

— Это ненадолго, скажу чего надо — и вернусь, — обнадежил Пятка своих приятелей. — Тут, что ли, сказку отбирать будешь?

— А не пойти ли нам в тепло? — предложил Стенька. — В Охотном ряду добрые съестные лавки есть, и большие, почти как кабак, хоть и не наливают, да горячих щей похлебаем.

— Ты, что ли, угощаешь?

— Могу и я. Перемерз, сил нет, чем на морозе с тобой разбираться, я лучше алтын заплачу, да в тепле посижу.

Не чувствуя в этом предложении ловушки, Пятка поплелся вслед за Стенькой в кабак и там сел рядом на скамью.

Хотя вся Москва ела дома, были и места, где простому человеку подавали горячее, если же человек свой, ведомый — и наливали потихоньку, потому что открыто торговать хмельным могли только целовальники, названные так не из баловства, а потому, что и впрямь крест целовали на том, что будут торговать по государеву указу.

Можно было бы пойти и на кружечный двор, тем более что был он неподалеку от того же Охотного ряда, у Моисеевской обители, и настолько известен, что саму обитель-то по-свойски называли «У Тверского кружала». Другое название тому заведению было «Каменный скачок», а был на Москве еще и «Деревянный скачок», но до него идти было дальше. Однако Стенька не хотел появляться в приказе выпившим.

Приказав подать миску щей с мясом, хлеба два ломтя и две ложки, Стенька приступил к розыску.

— Стало быть, вот что нам знать надобно. Ты этой ночью решетку опускал близко к полуночи?

— Почем я знаю? — зачерпывая из миски горячую жижу, спросил Пятка. — Как от церкви люди пошли, и я тогда поужинал. Потом гляжу в окошко — больше никто не ходит, только снег падает. Может, кто за снегом и бегал, да я не видел. Значит, можно и запирать.

— Стрельцы-то кричали?

В тихую зимнюю ночь сторожевых кремлевских стрельцов слышно было за версту.

Пятка, прежде чем ответить, подумал.

Если кого-то носила ночью нелегкая Никитской улицей, и тот вор и тать беспрепятственно проскочил, то в этом была и его, Пятки, вина — зачем решетку не спустил? Стало быть, следовало самому сперва как-то расспросить земского ярыжку, который уж коли пожаловал, то без воровства не обошлось…

— А которое время тебе надобно? Я ведь ночью выхожу, у меня так заведено — непременно проснусь и по малой нужде.

— Кабы знал, какое время надобно, то не к тебе бы, а прямиком на двор к вдове Бабичевой пошел бы! — как бы невольно проговорился Стенька.

— А что вдова? Стряслось там что?

— Да уж стряслось… — проворчал земский ярыжка. — Вот ты мне скажи, Антипушка, бывает ли когда добро, ежели бабы без мужиков своим хозяйством живут?

— Бабичева вдова уж не в тех годах, чтобы колобродить, — возразил Пятка. — Она постарше меня будет.

Стенька посмотрел на решеточного сторожа, с чьих усов и бороды свисала сейчас капуста, и дал ему на вид лет этак сто восемьдесят шесть.

— Так у нее ж полон дом молодых баб. А к ним, это я доподлинно знаю, молодцы ходят.

— Молодцов не видывал! — заупрямился Пятка.

— Переулком, дядя! Тем, что за садом!

— За морозовским садом, что ли? Да, переулок там такой… Что в один сад, что в другой пробраться можно. Вся надежда на псов.

— Пса прикормить недолго. Так ты и не ведал, что те бабы молодцов через сад проводят?

— Да ты скажи прямо — чего ты от меня хочешь?!

Меньше всего Стенька, понятно, хотел, чтобы Пятка сейчас вскочил и заорал: «Слово и дело государево! Тебя-то я ночью и видел, как бабы в сад завели да как оттуда вывели, и ты же потом чесал по Никитской так, что пятки сверкали!» Но не должен был бы такого Пятка делать, иначе самому придется объяснять, как ночной бегун проскочил сквозь опущенную решетку.

— Хочу я знать, кто из молодых баб, что у той вдовы живут, может к себе молодца тайно привести? Ты же их, баб, всех в лицо знаешь?