Синдром отторжения - Василий Воронков

В конце концов это всего лишь укол. Обычный укол, после которого мне полегчает.

И я послушно закрыл глаза.

Я сидел на кровати, подобрав под себя ноги. Голова болела – виски буравили раскаленные иглы. Впрочем, мигрень теперь мучила после каждого пробуждения.

В камере пахло хлором.

Таис стояла напротив – в обычной серой униформе, похожей на костюм безродного техника на космическом корабле – и набирала что-то на клавиатуре странного устройства, выглядевшего как старинный сотовый телефон.

– Так что это были за уколы? – спросил я.

– Я же вам говорила. Они помогают от светобоязни. – Таис опустила телефон. – Вы помните? Я только что отвечала.

– Помню. Но, по-моему, вы просто приглушили здесь свет – и все.

Освещение в камере стало приятным и мягким. Из-за легкого полумрака стены казались серыми, как униформа Таис.

– Да, конечно. Вы же ничему не верите.

Таис нажала кнопку на телефоне и убрала его в карман.

– Головная боль так и не проходит? – спросила она.

– После вашей пилюли стало лучше.

Ноги затекли, и я вытянулся на кровати. Таис нахмурилась.

– Но все еще болит? – уточнила она.

– Когда лежу, почти не болит. Может, мне и не вставать вовсе?

– Вам нужно двигаться.

– Какая неожиданная забота!

Таис хотела что-то сказать, но промолчала.

– А зачем вы пришли? – спросил я, глядя в потолок. – Дать мне таблетку от головной боли?

– Я слежу за вашим состоянием.

– Могу поспорить, что мое состояние прекрасно видно на каких-нибудь мониторах вместе с круговой панорамой этой комнаты. – Я показал на горящий глазок камеры над дверью. – Вы хотели поговорить о чем-то?

Я заметил, как у Таис задрожали уголки губ.

– Вы не заключенный, – сказала она. – Я думала, вам станет легче, если я буду иногда приходить сюда сама. Но я могу попросить Алика или разговаривать с вами только через коммуникатор.

– Вы знаете…

Я медленно, как отходящий после наркоза, сел на кровати и поднялся на ноги.

– Вы знаете, я бы давно уже поверил во все эти истории с авариями в нейроинтерфейсе и прочим, если бы не одно «но».

Таис стояла не двигаясь, однако по ее взгляду было видно, что она готова в любую секунду броситься к двери.

– Если бы не одно «но», – повторил я, – если бы вы не выглядели в точности, до мельчайшей подробности так же, как она.

– Я понятия не имею, о ком вы говорите, – сказала Таис и сунула руку в карман, где, наверное, лежало то самое, похожее на тенебрис устройство. – На самом деле я прекрасно понимаю, что мне не стоит приходить к вам, что я, возможно, делаю только хуже, но я так устала от всего этого и…

Таис внезапно осунулась, сникла. Еще секунду назад она стояла, распрямив плечи, как военные, настолько привыкшие к построениям и муштре, что держат парадное равнение даже в штатском, но сейчас силы ее иссякли, и она была не в состоянии притворяться.

– Столько времени, – сказала Таис, не поднимая головы, – и все впустую.

– Времени? И сколько я здесь? Или об этом вы тоже не можете сказать?

– Вы здесь давно. Просто вы сами не помните.

Таис поборола секундную слабость и вновь гордо распрямилась.

– Значит, еще и амнезия? – усмехнулся я.

– Это не совсем амнезия. Это скорее… Я даже не знаю, как объяснить.

– Ладно.

Я принялся расхаживать по комнате рядом с кроватью, стараясь не подходить слишком близко к Таис, которая и так нервно сжимала в руке тенебрис. Промерзший насквозь пол обжигал ноги, но это странным образом придавало мне бодрости. Даже головная боль прошла – впрочем, это могли наконец подействовать таблетки.

– Предположим, что все это – правда, – сказал я. – Я на Земле, в какой-то медицинской тюрьме.

Таис собиралась мне возразить, но я прервал ее взмахом руки.

– А свет и прочее – лишь галлюцинации. Такие же, как та уродливая башка на кривом кронштейне.

Я остановился.

– Вот только вы постоянно говорите, что хотите мне помочь. А в это я совершенно точно не верю. Вы мне совсем не помогаете. Вы просто наблюдаете за мной, как за подопытным кроликом. Приходите, снимаете показания и уходите. Вы просто не в силах ничего сделать.

– Вы не правы. – Таис спрятала в карман тенебрис. – Мы стараемся, но все не так просто. Авария, которая произошла на «Ахилле»… Дело в том, что подобное случалось и раньше.

Я молчал.

– По понятным причинам их старались не предавать огласке. Как и многие побочные эффекты, которые возникают у операторов.

– Это мне известно и так, – отмахнулся я. – Каждый выпускник технологического знал, на что идет.

– Нет, – Таис покачала головой. – То, что вам известно, – лишь малая часть. Дезориентация, галлюцинации – речь не об этом. Серьезные катастрофы происходили очень редко, но – происходили, и мы до сих пор…

– Не знаете, что делать? – подсказал я.

– Ищем пути, – поправила Таис. – Пытаемся вам помочь.

Она посмотрела на меня, как на душевнобольного. Потом неуверенно, с опаской, подошла чуть ближе.

– Вашему мозгу причинен серьезный ущерб. Вся ваша личность…

– Серьезный ущерб? – Я вспомнил об идиотском тесте с пластиковыми фигурками. – Боюсь, вы преувеличиваете. Хотя не исключено, что эти ваши тесты…

– Как вы думаете, – перебила меня Таис, – как вы думаете, сколько вы здесь находитесь?

Я пожал плечами.

– Сложно сказать, когда вы нарочно пытаетесь меня запутать. – Я усмехнулся. – Сколько сейчас времени, раз мы находимся на Земле?

– Около трех часов дня.

– Какая временная зона?

– Мы неподалеку от Москвы. Но это неважно. Мы не о том. Просто предположите. Сколько вы здесь находитесь? Как долго вы себя помните здесь?

– Учитывая мое состояние и то, что я даже не знаю, когда здесь день, а когда – ночь, понять довольно сложно. Вы меня периодически переодеваете и… – Я провел ладонью по небритой щеке. – В общем, не знаю. По состоянию щетины я бы предположил, что я здесь неделю или две, но я бы не удивился, если бы в действительности прошло всего несколько дней.

Между бровями Таис прорезалась морщинка.

– Вы находитесь здесь почти два года, – сказала она.

– Что? – Свет в комнате на мгновение стал ярким, как прежде. – Какие к черту два года? Это шутка?