Живые и мертвые - Неле Нойхаус

– Роледер была шокирована, когда я показала ей извещение о смерти, – сообщила она шефу. – Кирстен Штадлер – в прошлом ее соседка, которую она довольно хорошо знала. Она прекрасно помнит тот день, когда умерла фрау Штадлер, и с тех пор в глубине души испытывает угрызения совести, потому что не оказала ей помощь. Она торопилась, потому что ее собака исчезла – ее задела машина, когда та перебегала перед ней дорогу. Скорее всего она бы ничем не смогла ей помочь, даже если бы пришла или вызвала «Скорую помощь», потому что у Кирстен Штадлер произошло кровоизлияние в мозг. Но ее дочь, Хелен Штадлер, восприняла все иначе.

– Пару месяцев назад она явилась в цветочный магазин в сопровождении какого-то мужчины и стала упрекать Ренату Роледер, – добавила Ким. – Если преступник в курсе этого, то он, должно быть, из ближайшего окружения семьи.

– Понятно, тогда давайте послушаем, что нам скажет на это вдовец Кирстен Штадлер. – Боденштайн убедился, что они свернули в нужный ряд домов, и через некоторое время нажал кнопку звонка на доме с номером 58f. Дверь им открыл худой, почти тощий мужчина с коротко остриженными седыми волосами и залысинами.

– Мое имя Боденштайн, я из уголовной полиции Хофхайма. – Боденштайн предъявил мужчине свое удостоверение. – Мои коллеги – фрау Кирххоф и фрау Фрайтаг. Нам нужен Дирк Штадлер.

– Это я. – Мужчина смотрел на них тем типичным взглядом, сочетавшим в себе недоверие и выжидательность, который был присущ почти каждому, у кого на пороге неожиданно появлялась уголовная полиция.

– Можно войти?

– Да, конечно. Пожалуйста.

Ему было лет пятьдесят пять. Серые вельветовые брюки и оливкового цвета пуловер с треугольным вырезом, надетый поверх рубашки. Чтобы посмотреть Боденштайну в лицо, мужчине приходилось поднимать голову.

– Сын пришел ко мне на обед, – сказал Дирк Штадлер извиняющимся тоном. Из коридора взгляду открывалось просторное помещение, которое объединяло столовую, гостиную и кухню. За обеденным столом сидел человек лет тридцати, который, не вставая, на мгновение оторвал взгляд от планшета и кивнул в знак приветствия.

– Мой сын Эрик, – представил его Дирк Штадлер. – Чем могу быть полезен?

– Речь идет о вашей покойной жене, – ответил Боденштайн.

– О Кирстен? – Мужчина с удивлением переводил взгляд с Боденштайна на Пию, а потом на Ким. – Это, должно быть, какая-то ошибка. Моя жена умерла десять лет назад.

– Вы наверняка слышали об убийствах, совершенных в последние дни, – продолжал Боденштайн. – В Нидерхёхстштадте и Оберурзеле снайпер застрелил двух женщин, а в Келькхайме утром после Рождества жертвой стал молодой человек.

– Да, я читал об этом в газете, – подтвердил Дирк Штадлер. – К тому же об этом постоянно говорят по радио и телевидению.

Его сын поднялся из-за стола, подошел ближе и встал рядом с отцом. Он был немного выше ростом, с такими же глубоко посаженными глазами и похожими чертами лица.

– Убийца вышел на нас, – сказал Боденштайн. – После каждого убийства он писал извещение о смерти, в котором обосновывал свое преступление. В дневниках его последней жертвы мы наткнулись на имя вашей покойной жены. Погибшему Максимилиану Герке было двадцать семь лет. До этого возраста он, вероятно, не дожил бы, потому что у него был врожденный порок сердца. Десять лет назад ему пересадили ее сердце.

Отец и сын побледнели и быстро переглянулись.

– Женщина, застреленная в Оберурзеле, была женой профессора, который тогда провел трансплантацию сердца.

– О господи! – прошептал Дирк Штадлер, пораженный услышанным.

– А первой жертвой снайпера была мать вашей бывшей соседки из Нидерхёхстштадта.

– Этого… этого не может быть! – пробормотал Дирк Штадлер. – Но почему? Спустя столько лет!

– Вот мы и хотим узнать, – кивнул Боденштайн. – На первый взгляд между этими жертвами не было никакой связи, но связующим звеном, похоже, является ваша супруга.

– Я… мне надо сесть, – сказал Дирк Штадлер. – Пожалуйста, пройдите и… раздевайтесь.

Пия заметила, что мужчина хромает, походка неровная. Скорее всего одна нога короче другой. Штадлер сел за обеденный стол, Боденштайн, Пия и Ким сели рядом.

Эрик Штадлер собрал грязную посуду и отнес ее на кухню. Белая глянцевая плитка, панель из темного гранита и множество элементов из высококачественной стали. Перед большой стеклянной стенкой в гостиной – украшенная рождественская елка, на придиванном столике – ваза с рождественским печеньем. Весь дом был обставлен строго, но с большим вкусом. Здесь доминировали черные, белые и серые тона. В отличие от виллы профессора Рудольфа со множеством цветов, с плюшевыми гардинами, выцветшими детскими рисунками и записочками, прикрепленными магнитами к холодильнику, здесь ощущалось полное отсутствие женской руки. Единственным предметом мебели, который вносил диссонанс в интерьер дома, был массивный старинный сервант со стоящей на нем фотографией светловолосой женщины в серебристой рамке, которая смеялась в камеру. Дирк Штадлер заметил взгляд Пии.

– Это Кирстен, – объяснил он глухим голосом. – Фотография сделана летом незадолго до смерти. Наш последний отпуск на побережье Атлантического океана, во Франции.

Сын сел на стул рядом с отцом.

– Я… я не могу поверить, что люди умирают из-за моей жены. – Дирк Штадлер откашлялся, заметно стараясь взять себя в руки. – Почему? Что за причина?

– На наш взгляд, в этих преступлениях все более отчетливо просматривается личный мотив, – ответил Боденштайн. – Убийца, похоже, жаждет возмездия, мести за смерть вашей жены. Это должен быть кто-то, кто был очень близок ей.

– Но моя жена умерла от кровоизлияния в мозг, – сказал Дирк Штадлер растерянно. – Это был трагический случай, несчастье, в котором никто не виновен. У нее оказалась аневризма головного мозга, и произошел разрыв. Такое могло случиться в любом месте и в любое время.

* * *

Он съел совсем немного и положил прибор на тарелку.

– Тебе не нравится? – спросила Каролина.

– Напротив. Очень вкусно. – На лице отца промелькнула улыбка. – Но у меня нет аппетита.

С ней происходило то же самое, но она заставляла себя что-то съесть. Так же, как заставляла себя жить дальше.

– Спасибо тебе за заботу, Каролина. Я очень ценю твою поддержку.

– Но я делаю это с удовольствием. – Ей удалось слегка улыбнуться.

Два дня и две ночи она ломала голову над тем, как ей выразить словами то, что ее занимало. Почему она не могла решиться поговорить с отцом о своих подозрениях? Куда делись ее красноречие и мужество? После смерти мамы они почти не разговаривали друг с другом, и она поняла, что, собственно говоря, так было и раньше. Иллюзия гармонии между родителями была исключительно маминой заслугой. Если бы не она, в доме царило бы молчание. У Каролины никогда не было сердечных отношений с отцом, возможно, потому, что он в период ее детства и юности не принимал никакого участия в ее жизни. Он был гений, один из лучших специалистов в своей области, и то, что он делал, было очень важно, так как он спасал жизнь смертельно больных людей. Она всегда очень гордилась им и радовалась, когда люди с восторгом отзывались об отце, но с годами дистанция между ними становилась все больше. Она разочаровала отца своим решением не идти по его стопам, и с тех пор в их отношениях образовалась трещина: особый конфликт, который предполагал только ссору или молчание.