Мятеж - Андрей Посняков

– С чего драка началась, не видали?

– Да не, княже. Не.

Примет стражник тоже не помнил, бубнил только, что «вельми красны корвищи», да что «одежонку рвали», однако ни цвета волос, ни сложения, ни даже конкретного возраста «корвищ» толком не разглядел, не запомнил, а то, что запомнил, на что обратил внимание, объяснял с большим трудом, примерно как учащийся восьмого класса коррекционной школы пытался бы своими словами пересказать самый простой текст – «ну, это самое, короче, как бы».

Едва взглянув на второго стража, Вожников тяжко вздохнул и скривился – здоровущий, с покатыми плечами борца и детским наивным лицом, парняга на мыслителя на походил вовсе, а походил на телезрителя-пивохлеба – аудиторию всякого рода криминальных новостей, боев без правил и прочего мордобития.

Ну, раз уж позвал, так не прогонять же – все же придется выслушать… насколько это выйдет, насколько сей парнище вообще способен к разумной и членораздельной речи.

– Ты, значит, тоже баб этих толком не запомнил?

– Коя-что, господине, запомнил, – поклонился страж. – Одна рыжая была, лет, может, тридцати иль чуть помене, другая – светленькая, помоложе. Ростом… на голову пониже меня, обе. Рыжая – в теле, а светленькая – тоща.

– Одн-а-ако! – Егор удивленно покачал головою. – Что еще про них скажешь?

– Да кой-что сказати могу, государе, – шмыгнув носом, заверил здоровяк, широкое лицо которого теперь уж не казалось князю ни детским, ни наивным. – В темнице-то, чай, помыслил… мысли-то выложить?

– Выкладывай, выкладывай, господин… Теодор Адорно! – засмеялся Вожников. – «Новые левые», франкфуртская школа… изучал когда-то. Хотя, вижу, вам ближе экзистенциализм… месье Сартр? Ну-ну, что глазами пилькаешь? Говори же! Все говори, что считаешь нужным, и особенно то, что таковым не считаешь.

Приободренный таким образом стражник приосанился, даже, кажется, стал выше ростом и дальше говорил все так же здраво, с рассуждениями, чем очень понравился Егору – прямо не часовой, а философ!

– Как все началось, я, господине, не видел, да и напарник мой, Окулин, тоже. Просто вдруг повернулся на паперть посмотреть – а там они уже дерутся. Ну, эти две бабы. Я теперь-то смекаю, драться они не просто так начали – а чтоб нас отвлечь.

– Это с чего ж мысли такие? – насторожился князь.

Незадачливый караульщик пригладил волосы:

– Время уж больно удобное выбрали – в Покровской церкви как раз служба началась, обедня, народ с паперти схлынул. Если б они допрежь того драку учинили – так люди-то разняли бы вмиг. Да и заметили бы поболе… А так – паперть пуста, все в церкви, одни мы с Окулиным на башне – службу несем.

– Так-та-ак… – потер руки Вожников. – Ну, продолжай, продолжай, чего замолк-то? Чувствую, у тебя еще какие-то мысли имеются!

Здоровяк поклонился:

– Да уж, княже, есть. Дале, как драка пошла, особливо не вопили – а должны бы, бабы-то когда подерутся, так обязательно с соплями да с криком. А эти – тишком. И – одежку как-то на себе разорвали быстро, а одежка-то справна, не сказать чтоб рванина. А светленькая рукой махнула – у нее и платье до пояса разорварось, засверкали груди… потом и у рыжей – тут же! Мы с Окулиным давай им кулаками махать – мол, разойдитеся…

– Но сильно-то шибко, думаю, не махали, – усмехнулся Егор. – Еще бы – такой-то стриптиз! Чего раньше времени прогонять-то… так?

– Да уж, не прогоняли, – потупился страж. – Бес попутал, интересно стало посмотреть на корвищ.

– И долго смотрели?

– Да недолго… То-то и оно, что недолго. И они, корвищи, как-то вдруг сразу – оп! – одежку натянули да в церковь. Вроде как помирилися. А уж как они с церкви вышли – там народу-то было много. Еще и в Святой Софии тоже обедня кончилась – вот этакая-то толпища и повалила.

– Понятно. – Егор задумчиво глянул в окно, на плывущие по голубому небу облака, на росшие невдалеке от частокола липы. – С толпою они из Детинца и вышли. Через мост, через земляной город… Естественно, никто из стражников их из толпы не выделил, не запомнил. Думаю, с толпой же и стрелок выскользнул… а до той поры он должен был где-то скрываться… или, наоборот, не скрываться, а на виду быть – но так, чтоб ни у кого никаких подозрений не вызвать. Так-ак… и кто бы? Плотники, землекопы и все такие прочие мимо башни во время обедни не шастали?

– Плотников не видал, господине, – уверенно отозвался воин. – Землекопы тоже не проходили… Были ратники.

– Ратники?

– Ну, караульщики с башен. Они – да как все мы – частенько туда-сюда ходят.

– Понятно! Снова никто внимания не обратил. – Вожников подошел к окну. – А самострел он, верно, под плащ спрятал… Хотя, впрочем, зачем? Мог и просто на плечо закинуть – идет себе воин оружный, что в том такого? Так. Ратники те, что проходили, – в кольчугах были?

– Как положено, господине. В кольчугах, в байданах, при шеломах все.

– Шлем потом можно снять, в котомочку спрятать, да и арбалет тоже… А поверх кольчужки – чтоб на выходе не мелькать особо – плащ. День тогда какой был, жаркий?

– Да не особо, великий государь.

Приведший опростоволосившихся часовых сотник – молодцеватый мужик в бахтерце и круглой немецкой шапке с пером – от имени тысяцкого справился у великого государя: что дальше? Казнить ли «смердячих гадов» либо выгнать из Великого Новгорода, чтобы духу их не было?

– Каких-каких гадов? – Переспросив, Егор тут же расхохотался: – Ах, ты про часовых… Не, казнить не надобно. Плетей для порядку всыпать, так, без усердия, да и пускай себе службу тащат. Так Федору Онисимовичу и передай.

– Слушаюсь, великий государь.

– Да! – вдруг вспомнил князь. – Того, толстоморденького – ежели дальше без залетов будет да случай представится – в десятники! Силушка у него есть, ум – тоже. Чего в простых постовых прозябать?

Сегодня выдался просто какой-то день встреч… кои великий князь сам же себе и устроил – велев позвать то одного, то другого. Вот к вечеру уже томился в приемной, в людской, молчаливый, в темном, с витыми шнурами, кафтане мужик лет сорока, с черной, уже тронутой сединою бородкой, столь же седыми висками и умным взглядом.

– Житий человек Михайло Рыков, судебный пристав, дьяк, – доложил Феофан. – Говорит, тысяцкий, господине Федор Онисимович, его прислаху.

– А, тысяцкий прислал, – вспомнил Егор. – Ну, давай его сюда… Заходи, заходи, Рыков. Значит, Славенский конец – твой участок? Ну, типа ты за ним присматриваешь, всяким шпыням дерзить не даешь?

– Язм, государе, – спокойно поклонился седобородый. – Чего изволите знать?

– О том, кто народец подзуживал, расскажи. – Князь поднял глаза. – Не о Степанке, увы, ныне покойном, нет. Другой меня интересует – белолицый, сутулый, с прыщами, что возле Степанки того отирался, да «исчо-зачэм» говорил. Знаешь такого?