Клятва на мече - Николай Буянов

Пауза. Спокойная полуулыбка на красивом лице, свободная поза, ни капельки неестественности и закрепощения. Вроде бы не замечает ни решетки на окнах кабинета, ни серых стен под цвет сейфа в углу. (Боже, сколько паутины! Срам!) Обычная светская беседа за коктейлем. Не под протокол.

– Что же вас смущает?

– То, что вы записали меня в свидетели, Сергей Павлович. На каком основании? И какие преступления вы имеете в виду? Кстати, я бы не советовала его трогать. Он большой человек, у него много власти. А преступления… Я понимаю, что вы хотите сказать.

Она наклонилась вперед. Губы ее раскрылись, словно она хотела прильнуть ими к губам человека, сидящего перед ней. Нежное, легчайшее прикосновение, в котором больше интимности, чем в целой ночи, проведенной в одной постели…

– Олег способен на поступок, вот что мне импонирует. Он всего добился сам, его никто не толкал в те сферы, куда вам дорога заказана.

– У меня своя дорога, – хрипло проговорил Туровский.

– Конечно. И другой вам не хочется.

Она провела теплой ладонью по его щеке.

– Совсем не хочется. И меня не хочется, верно? Я ведь дрянь, проститутка.

– Перестаньте.

– Почему? Вам ведь нравится.

Он сделал над собой усилие, чтобы стряхнуть наваждение, и уронил на стол пачку фотографий. Она едва взглянула. Снимки были дрянными. На некотором удалении от фотографа – серый аэродром с одиноким самолетом, фигурки людей на летном поле, черный роскошный «кадиллак» и шофер, услужливо открывающий дверцу.

– Узнаете?

– Кажется, да. Это, на заднем сиденье, Олег… Рядом Каюм, его знакомый. Очень приличный мужчина, манеры – как у посла. Не вашим чета, уж извините.

– Вы знаете, чем он занимается?

Ее Тубы чуть дрогнули в насмешливой улыбке.

– Он грузинский князь, очень старинного рода. Что вы к нему прицепились?

– Он один из главарей чеченских боевиков.

Туровский ткнул пальцем в самолет на заднем плане:

– Вы были внутри?

– А вам какое дело?

– Вам ничего не бросилось в глаза? Например, что-нибудь необычное в оформлении салона?

– Да очень простое оформление. Три или четыре кресла, столик, диван. Бар. Олег много летает, встречается с разными людьми, всем старается помочь. Завязывает деловые контакты. Вам претят такие люди, как он?

– Четыре кресла, столик, – задумчиво проговорил Туровский, не обращая внимания на реплику собеседницы. – И это на весь салон. Остальное пространство пустое, ничем не занятое. Вас это не удивляет?

На этот раз в ее глазах мелькнул интерес.

– Он что, возит наркотики?

– Вряд ли. Для наркотиков не нужно столько места.

– Что же тогда?

«Кажется, я ее сломал, – подумал Сергей Павлович. – По крайней мере, она слушает меня, а не смотрит как на серую мышь».

– Одно я знаю точно: это должно быть большого объема. И опасное, не предназначенное для чужих глаз.

Что это могло быть? Следователь Туровский мог и не знать ответа. Но бывший начальник охраны военного аэродрома в солнечном Кандагаре знал его прекрасно.

Оружие.

– Кто-то из подручных Воронова крадет оружие с российских военных баз, а сам Олег Германович, пользуясь своим статусом, доставляет и продает его боевикам на Кавказе.

Он прикинул: за один рейс можно перевезти три-четыре единицы бронетехники, а уж патронов, стрелкового оружия…

«Ракета» сбавила ход и осела, крылья ушли под воду, и она стала в один миг похожей на обыкновенную старую, латаную-перелатаную посудину. Сергей Павлович подождал, пока туристы вывалят свои рюкзаки наружу, потом сам лениво вышел на деревянную пристань.

Народу в брезентовых штормовках и ярких цветных ветровках была тьма-тьмущая. Большинство из них направлялись на скалы метрах в двухстах от пристани. Традиционные соревнования на первенство чего-то. А подальше вдоль берега, еще в двух километрах, где местность была поровнее и лес погуще, прятался крошечный санаторий, бывший заводской, а теперь, можно сказать, бесхозный: пара домиков для персонала, хозблок и единственный корпус – деревянное двухэтажное здание для отдыхающих. Два туалета и два умывальника, по одному на этаж. Спартанский минимализм.

Сержант-водитель служебного «москвича» помалкивал, видя настроение приезжего следователя, с разговорами не лез, только шептал что-то себе под нос, объезжая рытвины (асфальт не меняли годов с шестидесятых, раньше лень было, теперь денег нет).

Я ей обещал.

Одна-единственная мысль не давала покоя. Она была буквально повсюду. Деревья укоризненно качали кронами и шептали: обещал, обещал… И колеса стучали об острые края трещин, и сержант шевелил губами… «Я ей обещал. Я дожал-таки, из чистого упрямства, и надменности в ее глазах уже не было в ту, последнюю встречу». Она превратилась в простую испуганную женщину, ищущую защиты. Короткая юбочка по-прежнему открывала сильные стройные ноги, и Сергей Павлович с трудом подавил желание подойти и погладить их. Видя, что она всхлипывает, он все же подошел и мягко обнял ее за плечи:

– Тамара, у нас нет выхода. Без ваших показаний… Его просто отпустят с извинениями. И весь ад начнется сначала.

– Какой ад! Если бы не вы…

– Не стоит во всем обвинять меня. Вы и тогда, и сейчас знали слишком много. Вы только опасный свидетель, не более.

– Что же мне делать? Сергей Павлович… Сереженька, я боюсь. Если он узнает, что я согласна выступить на суде, меня убьют. И так и так убьют. Мамочка моя!

– Нет, – проговорил он, ощущая под пальцами ее теплую кожу. – Ты уедешь завтра же.

– Куда? Вообще-то у меня двоюродная сестра в Питере…

– Отпадает. Если что – первым делом будут искать по родственникам. Я тебя устрою в один санаторий. Он крошечный, о нем мало кто знает. Сунем свою обслугу, охранять тебя будут круглосуточно. Он положил на стол толстый конверт:

– Здесь билеты и деньги. На некоторое время должно хватить.

Тамара немедленно вскинулась:

– Вы что? Я не нищенка и не содержанка.

– Замолкни, – отрезал он. – Еще здесь паспорт на чужое имя. Завтра утром поедем с тобой в аэропорт, но на самолете не полетим.

Он прекрасно знал: будут следить. В аэропорту они с Тамарой торчали на самом видном месте вплоть до конца регистрации. Когда осталась всего пара минут, Тамара подхватила сумочку и капризно сказала:

– Мне надо в туалет, к зеркалу.

– Черт возьми, ни о чем другом думать не можешь? Опоздаем!