Вилла "Инкогнито" - Том Роббинс

Отказываться от подарка было невежливо, и Дики принял его. Использовав в качестве абразива песок, он, как сумел, отчистил камушки и послал с Дерном в Таиланд, где барыги заплатили за них намного меньше, чем они стоили. Пятьдесят процентов выручки Дики отдал своей поклоннице, что только подхлестнуло ее рвение. Вдохновленная вдова выкапывала камни где могла – в высохших руслах рек, горных ручьях, оврагах. Дело у нее шло не то чтобы быстро, но труды не пропадали даром.

Большинство найденных рубинов были обычного желто-красного окраса, однако раз в три-четыре года вдове удавалось отыскивать темно-красные с синим отливом, так называемую «голубиную кровь». Такие рубины обычно сберегали для деревенских старейшин, но Дики уговорил женщину продавать их ему. Ходили слухи, будто согласилась она лишь потому, что в таких случаях Дики позволял сделать ему минет, каковой, ввиду отсутствия зубов, ей, возможно, неплохо удавался – впрочем, мы обязаны предупредить читателя, что и это скорее всего апокриф.

Со временем Дики приобрел ручной станок для шлифовки камней, в связи с чем его рубины приобрели окончательно товарный вид. И совсем уж хорошую прибыль стал получать, когда начал через Дерна (он же отец Городиш) посылать камни в Манилу. Голдуайр стал бы не менее зажиточным, чем обитатели виллы «Инкогнито», если бы не делился своими доходами с бедными жителями Фань-Нань-Наня. Благодаря долговязому американцу это была единственная в горах Лаоса деревня, не нуждавшаяся в медикаментах и школьных принадлежностях. Об этом, разумеется, не распространялись – кто знает, как бы к этому отнеслись вьентьянские бюрократы?

* * *

Если речь зайдет о рубинах, кто-то вообразит зловещий багровый камень, торчащий из пупка языческого идола, или же пронзительные лучи, рвущиеся из глаз богато украшенного дракона; можно вспомнить и о камне, благодаря которому на карте мира появилась Бирма (кто бы мог подумать, что нечистая на руку соседка Лаоса, дабы скрыть позор, сменит имя на Мьянму: Мьянма – это инкогнито Бирмы); истинные же ценители представят себе капли голубиной крови. Но никому в голову не придет алюминий, хотя рубин – это окись алюминия, возбужденная похотливым хромом; как никому не придет в голову, что на рынке рубины ценятся куда выше алмазов, а ведь так оно и есть. Будь его камни покрупнее и повыше качеством и получай он за них справедливую цену, Дики стал бы богатым человеком. Впрочем, для Голдуайра, управляющегося без агентства по продаже «фордов», заработки были неплохие.

Однако и с выручкой от рубинов контраст между хижиной Дики и виллой «Инкогнито» с годами только увеличивался.

Огромный дом в колониальном стиле был построен в качестве летнего пристанища неким чиновником, приближенным к королевской фамилии. Году в пятидесятом, когда началось строительство, туда вела узкая дорога за ущельем, и по ней вполне проходил буйвол с телегой. Но лет через десять в горах случился обвал, дорогу завалило, и дом стал в буквальном смысле недосягаем. Несколько отважных мародеров все-таки пробрались туда и вынесли все ценное, после чего там никто не появлялся. Дом постепенно разрушался.

Впрочем, процесс шел не так уж и быстро. Благодаря сухому горному воздуху и фундамент, и несущие конструкции отлично сохранились. А внутри Стаблфилду и Фоли нужно было прежде всего изгнать бамбуковых крыс и перебить пауков со змеями. Дерну – по-видимому, вследствие увлечения анимизмом – эта бойня была не по душе, но его помощники из лао, будучи тайными буддистами, убивали налево и направо. Как только живности в доме не осталось, Дерн с лучшими местными плотниками взялся восстанавливать панели из тика и полы красного дерева. Стаблфилд наблюдал за происходящим, восседая в огромном кожаном кресле – первом из многочисленных предметов роскоши, доставленных на виллу.

Была ли это вилла? Пожалуй, да, даже по европейским стандартам. Едва выйдя из вертолета, Стаблфилд окрестил дом виллой «Инкогнито». Однако тут же сам себя поправил.

– Villa, – сказал он, – существительное женского рода, тогда как прилагательное incognito стоит в мужском, да еще в косвенном падеже. Прошу прощения за ошибку в согласовании.

На помощь ему прискакал мастерски управлявший резвым жеребцом латыни Дерн. Если бы Стаблфилд изъяснялся на одном из романских языков, это можно было бы счесть лингвистическим фо-па, но поскольку оба эти слова, и villa, и incognito, вошли в английский, где прилагательные по родам не изменяются, Дерн объявил название с точки зрения грамматики безупречным. На том и порешили.

В девяностые вилла, несмотря на ее изолированность от мира, представляла собой живущий культурной жизнью улей. Стаблфилд проводил долгие часы за книгами, а Дерн не выпускал из рук инструментов (дряхлеющий вертолет постоянно нуждался в починке), их же многочисленные сожительницы только и делали, что болтали, хихикали или издавали эротические стоны; слуги выбивали ковры и стирали пыль с бутылок шампанского, ящиков с сигарами и произведений искусства; в кухне же вечно стоял дым коромыслом: куркуму, финики, мелиссу, кокосовую стружку и листья кориандра толкли в ступках, а лук шалот, перец чили, имбирь, мяту, манго и чеснок шинковали и резали. На вилле «Инкогнито» умели поесть. И потрахаться умели. Равно как и потренировать мозги. За исключением времени, уходившего на изготовление морфина, который был основным источником дохода, жизнь двух американцев протекала не хуже, чем некогда у властелинов Страны миллиона слонов.

Но это отнюдь не значит, что Стаблфилд и Дерн никак не помогали соседям. Они не только нанимали в деревне поваров, слуг и плотников, не только отбирали некоторое количество местных красавиц себе в гражданские жены – бывало, они делали пожертвования в деревенскую казну, хотя и не столь значительные, как менее обеспеченный Дики. Но самым существенным был вклад в область образования. Стаблфилд научил больше половины крестьян бегло говорить по-английски, напомнил им полузабытый французский, прочел вводный курс по истории, астрономии, географии, квантовой физике и литературе, а также более подробный – по философии (в основном собственной), привив многим из них вкус к знаниям, а также к той собачьей чуши, которая – предположительно – так забавляет богов.

Именно в качестве учителя он и начал общаться с Лизой Ко.

* * *

Несмотря на то что с появлением труппы Национального цирка Лаоса в Фань-Нань-Нане воцарилась почти богемная суета, четырехлетняя девочка сразу привлекла к себе внимание. Ко Ко выделялась даже среди акробатов, жонглеров и клоунов. Несмотря на чуточку заостренные ушки и кривоватый нос, она была на удивление хорошенькой, хоть и на японский манер, что вызывало у лао (скажем прямо, особой красотой не отличавшихся) зависть. Она держалась с достоинством, однако напоминала не наследную принцессу – в ней не было ни высокомерия, ни заносчивости, – а какого-то редкого зверька, не привыкшего к людским выходкам. Ее отличали животная сдержанность и настороженная грация. Было в ней и нечто загадочное, и отсутствующий взгляд черных блестящих глазок выдавал связь с таинственными стихиями, которой она сама не понимала.

С другой стороны, Ко Ко была уравновешенной и умной не по годам, хотя и непонятно было, почему она производит такое впечатление. Она редко говорила, но как только ее окончательно принимали за сообразительного зверька, вдруг разражалась таким милым и глупым смехом, что остальные против воли хохотали с ней вместе. Дики был очарован ею с первого дня. А Стаблфилд впервые обратил на нее внимание в тот день, когда через ущелье протянули трос.