Александровскiе кадеты. Том 2 - Ник Перумов

– Это ты, что ль, Жук, народ трудовой?.. – с трудом просипел городовой. – Каторжник ты беглый, вот ты кто!..

– Да кончаем с ним, чего мешкаешь?! – крикнул кто-то в солдатской шинели.

Две Мишени напоказ ещё разок пожал плечами и повернулся спиной, как бы являя полное отсутствие интереса к происходящему. Однако видел Фёдор Солонов, видели его стрелки-отличники, видели офицеры: правая рука Аристова нырнула за отворот шинели, массивная кобура с маузером осталась висеть, как висела.

– А как же ты его вешать-то собрался, добрый молодец, здесь ведь даже фонарей не осталось – все свалили! – повернувшись вполоборота, бросил Аристов.

– И то верно! – опять хохотнул бывший каторжник Жук. – Перестарались мы вчера маленько, подгуляли ребята! Ну да ничего, сейчас чего потяжелее на шею субчику этому накинем – да и в канал, рыб кормить! Славная потом тут рыбалка выйдет, жирный прикорм!..

Две Мишени едва заметно кивнул своим. Грузовики и без того щетинились стволами, лёгкого и слитного движения их, словно колосьев под ветром, никто и не заметил.

– Залп, – спокойно проговорил Аристов, выхватывая из-за пазухи верный, как смерть, браунинг.

Выстрелы грянули дружно, прошлись, словно коса, над отрядом Жука, собирая обильную жатву. Фёдор всадил пулю прямо в висок одного из тех, кто держал городового; остальные стрелки-отличники тоже не подкачали.

Аристов опустил руку с пистолетом, перед ним оседал на землю Жук с простреленной в двух местах грудью, глаза выпучены.

– Не хвалился бы ты, едучи на рать, – сказал ему на прощанье полковник.

Вмиг разметали преграду, быстро оттащили убитых в стороны. Трясущийся городовой сделал шаг к освободителям, силясь что-то сказать.

Аристов быстро разрезал на нём верёвки.

– Врач нужен. И быстро. Эх, нет времени… ты, братец, идти сможешь?

– Смогу, вашевысокородь, – просипел спасённый. – Морду расквасили, а так ничего…

– Ступай на Балтийский вокзал. – Две Мишени быстро набросал карандашом на листке из планшетки несколько слов. – Спросишь там штабс-капитана Мечникова. Скажешь – от полковника Аристова. Он поможет.

– Премного благодарен, господин полковник, век за вас с жёнкой моей Бога молить станем…

– Ладно, братец, ступай, нам недосуг. Ступай, пока ноги ходят! Так, погоди, дам тебе одного кадета…

Избитый городовой захромал по набережной; рядом с ним вышагивал кадет третьей роты. Грузовики повернули на Лиговскую[18], набирая скорость, покатили к Николаевскому вокзалу. Сырая осенняя тьма нехотя расступалась, пробитая жёлтыми лучами фар; по сторонам тянулись ряды доходных домов, многие витрины лавок на первых этажах или забиты досками, или частично выжжены. В окнах – ни огонька. Фонари не горят.

Улица была пуста. Очевидно, «солдаты свободы» удерживали только Новокаменный мост, а дальше до самого вокзала постов уже не было. По правую сторону Лиговской уже начинались здания завода Сан-Галли, а впереди, на Знаменской площади, весело горели костры, и было их куда больше, чем на Новокаменном мосту.

Фёдор мимоходом подумал, что стрельба в такой близости от «революционных войск» неминуемо должна была вызвать тревогу, однако же нет, навстречу им не разворачивались пулемёты и не торопились броневики. Видать, на короткие перестрелки здесь, вдали от Фонтанки, разделившей город на два враждующих лагеря, внимания не обращали. Автомоторный отряд «Заря свободы», распустив, словно алые паруса, кумач своих лозунгов, не скрываясь, ехал прямо на баррикады.

«Две Мишени что, решил и тут прорываться наудачу?!» – мелькнуло у Фёдора. Такие фокусы один раз удаются, и всё!

Однако полковник Аристов не собирался испытывать судьбу. Передовой грузовик александровцев свернул в Лиговский переулок, миновал крошечный скверик с памятником Пушкину, и свернул вновь, намереваясь выбраться на Невский.

Как ни странно, Пушкинскую улицу «полки свободы» перекрыть поленились.

Грузовики с третьей ротой в кузовах перемахнули «ах, Невский, всемогущий Невский!», повернули на Надеждинскую. Фёдор успел бросить взгляд вдоль великого проспекта – к его удивлению, там, за Фонтанкой и ближе к Гостиному Двору вполне себе горели огни, там электричество подавалось; скорее всего, решил Фёдор, на Фонтанке или на Мойке, а может, и на самой Неве стоят баржи с генераторами[19].

Приближаться к Аничкову мосту подполковник не собирался – там, надо полагать, собрались лучшие из «революционных частей», удерживающих сейчас здешний фронт.

Миновали Александровскую больницу – там царило оживление, стояли грузовики, горели костры, слонялись вооружённые люди; на украшенные лозунгами «Да здравствует свобода!» машины никто не обратил внимания.

Здесь следов погромов было больше. Разбитые витрины, валяются какие-то тряпки, застрял в разбитой топорами двери массивный диван – кому ж это пришло в голову тащить его вниз из ограбленной квартиры?

Фары осветили неподвижное тело, застывшее у края тротуара. Две Мишени притормозил – так и есть, ещё один городовой. Забили насмерть.

Сидевший рядом с Фёдором брат-кадет из третьей роты судорожно всхлипнул.

Повернули направо по Бассейной, проехали до Преображенской. Тут резко и сильно запахло гарью, но Две Мишени не сворачивал.

Здесь, за Виленским переулком, начинался квартал гвардейских казарм. Лейб-гвардии Сапёрный батальон, лейб-гвардии Конная артиллерия и, конечно, лейб-гвардии Преображенский полк.

…Но классические желтоватые здания с белыми колоннами сейчас являли собой жуткое зрелище. Гарью несло именно отсюда – и от казарм остались одни лишь закопчённые стены. Крыши и перекрытия рухнули, развалины ещё дымились.

Гвардия ушла, и в её опустевшем доме похозяйничали мародёры.

Не снижая скорости, машины миновали выгоревший квартал. Непохоже было, чтобы пожары хоть кто-то пытался бы тушить.

Жизни зато здесь им встретилось куда как больше.

Сновали кучки подозрительных молодчиков, тащили ещё более подозрительные узлы, в которых легко угадывались скатерти, набитые разным добром. Кто-то в солдатских шинелях, но куда больше народу – в гражданском, однако вооружены до зубов.

Две Мишени промчался мимо.

Мешкать нельзя. Несколько десятков кадет-александровцев не спасут огромный город, если станут гоняться за каждым грабителем.