Исповедь рогоносца - Жюльетта Бенцони

– Вы слишком любезны, – ответил Гийом, мучительно думая, где, черт побери, он мог видеть эту женщину.

В тени гостьи он заметил почти спрятанную за ее пышными черными юбками прелестную девушку. Один ее вид сразу же заставил нашего героя позабыть об обольстительной негодяйке Жанне. Девушке было лет восемнадцать-девятнадцать, она была высокая, тоненькая, темноволосая, с миндалевидными черными бархатными глазами, нежным цветом лица и изящно очерченными губами, которые, приоткрываясь в улыбке, обнажали чудесные белые зубы… В общем, устоять перед таким созданием было бы чрезвычайно трудно… вот Гийом и не устоял!

Между тем дама объясняла ему, что живет в доме напротив, что долго колебалась, прежде чем решилась навестить его, потому что очень застенчива, но… просто не смогла сопротивляться столь давней привязанности. Она вдова, зовут ее мадам Дион, и живет она вместе с младшей сестрой, Мадлен Лемуан, той самой очаровательной девушкой, которая так пленила графа.

– Вы были не правы… кузина, что не приходили так долго! Я бы вам никогда не простил, если бы вы и дальше мною пренебрегали!

Гийому очень хотелось помочь нежданной гостье найти хоть какие-нибудь общие воспоминания, – на этот раз он испугался, как бы не вышло ошибки. Мадам Дион была очень заинтересована в том, чтобы Гийом поверил в реальность их родства. У нее была для этого веская причина! Потому что, как она объяснила любезному хозяину чуть позже – со множеством ужимок и тяжелых вздохов, – они с сестрой попали сейчас в очень трудное положение. Их последние сбережения подошли к концу, сама мадам Дион отличалась хрупким здоровьем и потому не могла работать. Приходилось искать место для Мадлен. Так вот, не поможет ли дорогой кузен, так приветливо их встретивший и имеющий наверняка столько связей, пристроить девушку в какой-нибудь модный дом?

Слова «модный дом» ударили Гийома в самое сердце. Он тут же вспомнил, что его, так сказать, супруга графиня Дюбарри начинала-то как раз с модного дома. Оттуда, благодаря своей красоте, она отправилась завоевывать территории, значительно более обширные и богатые. Там, собственно говоря, и обнаружил ее Жан-Батист, обнаружил только затем, чтобы вытащить из грязи и заставить сиять на небосводе Версаля.

Чем больше Гийом смотрел на Мадлен, тем сильнее стучало его сердце: она казалась ему все обворожительнее. И тем чудеснее ему представлялось то обстоятельство, что при подобной красоте она оставалась еще вполне добродетельной. Ни один знатный сеньор пока не обнаружил этот драгоценный бриллиант. Мысль о том, на какую опасную тропу ей предстоит вступить по желанию сестры, казалась ему невыносимой. Приняв позу, исполненную достоинства, напыжившись, как только мог, он заявил:

– Вы оскорбляете меня, мадам, предполагая, что я способен позволить юной особе, принадлежащей к моей семье, отдаться на волю каких-то торговцев модой! Место моей кузины… равно как и ваше, – подле меня, в моем доме!

– Но, дорогой кузен, – слабо запротестовала мадам Дион, в душе чрезвычайно довольная тем, какой оборот принимали события, – что же нам здесь делать? Мы ведь станем только досаждать вам своим присутствием, ляжем тяжким грузом на плечи!

– Вы доставите мне огромное удовольствие, – любезно отпарировал он. – А кроме того, вы сможете вести хозяйство куда лучше, чем это могу делать я сам. Дом без женщины – весьма печальное зрелище…

Поскольку речь зашла о том, чтобы оказать родственнику услугу, дамы легко позволили себя убедить. В тот же вечер они вновь пересекли Бургундскую улицу – на этот раз, чтобы водвориться в доме кузена вместе со своим, прямо скажем, довольно скудным багажом. Гийом ликовал, сразу же позабыв и о своем фиктивном браке, и о недостойной супруге, и о злобе, и о горечи… Если Мадлен захочет полюбить его, пусть даже совсем немножко, он проведет всю свою жизнь, благословляя Пройдоху, который силой вытащил его из провинции в Париж…

Мадлен захотела. Невероятно, но любовь прошла по дорожке, проложенной алчной и корыстолюбивой женщиной. И в то время как Гийом, с первого же взгляда без памяти влюбившийся в девушку, только и мечтал, что о взаимности, та чем больше вглядывалась в мужа королевской фаворитки, тем привлекательнее его находила. Она согласилась участвовать в заранее рассчитанном предприятии сестры лишь под угрозой и по принуждению, но теперь нисколько не жалела об этом. Любовь поймала девушку в свои сети, и любовь эта только возрастала по мере того, как возрастала благодарность, которую она испытывала к Гийому за ту спокойную, удобную и уютную жизнь, которую он им с сестрой обеспечил… Короче говоря, не прошло и месяца с тех пор, как Мадлен поселилась в доме графа Дюбарри, а красавица уже предоставила своему благодетелю самые что ни на есть неопровержимые доказательства нежности и привязанности к нему.

Несколько месяцев спустя, 2 ноября 1769 года, на свет появился хорошенький мальчишка, которого Гийом сразу же признал своим, сияя от счастья. Неотесанный мужлан из Левиньяка к тому времени совершенно преобразился. Никогда брат Пройдохи не мог и мечтать о таком счастье. Отныне все его желания сводились к одному: жить только ради Мадлен и сына, он решил оставить наконец Париж. Теперь ему здесь было нечего делать. Жанна представляла собой для него лишь обузу. Не будь этой проклятой женитьбы, он мог бы дать свое имя той, кого так нежно любил и кого невольно поставил в столь тягостное положение. Но Мадлен было безразлично все на свете, кроме самого Гийома. Она мечтала только о том, чтобы жить с ним рядом, жить как можно скромнее. Идея оставить Париж ради Тулузы очень ей понравилась, тем более что опостылевшую всем мадам Дион решено было оставить здесь.

Итак, они освободились от своей «домоправительницы» и радостно тронулись в путь на юг. Вернувшись в Тулузу, где, правду сказать, его приняли поначалу довольно холодно, Гийом купил хорошенький домик, прекрасное поместье в Рейнери, неподалеку от города, и обосновался там с семьей, ведя мирное существование. Его безмятежный покой не смогло потревожить даже бурное возвращение в родные края Жана-Пройдохи. Красотка Дюбарри буквально осыпала его золотом, лишь бы надоеда убрался куда-нибудь подальше от нее. Прежний благодетель превратился для фаворитки короля в неприятное напоминание о прошлом.

Но скромность и сдержанность отнюдь не были главными добродетелями Жана-Батиста. Он приказал построить для себя в уголке площади Сен-Сернен элегантный особняк и жил там в роскоши, ведя достаточно рассеянный образ жизни, что вовсе не укрепляло репутации Дюбарри. Впрочем, пока золото текло рекой, никого из членов семьи это не беспокоило. Жан забавлялся, а Гийом, ставший к тому времени отцом уже двух сыновей, продолжал наслаждаться неприличным, по мнению окружающих, счастьем со своей ненаглядной Мадлен.

Сигналом о том, что это всеобщее благоденствие скоро может кончиться, стала смерть Людовика XV. Король умер, и графиню Дюбарри вместе со всей ее шайкой взашей прогнали из Версаля. В Тулузе тотчас же вспыхнул своего рода мятеж против наглой семейки, и ей пришлось убираться оттуда под улюлюканье и хохот толпы. Но это несчастье продлилось не так уж долго. Король Людовик XVI оказался человеком вовсе не мстительным, и природная доброта помешала ему возложить на женщину всю тяжесть вины за ошибку, совершенную в общем-то самим монархом. Вскоре все успокоилось, и Дюбарри вернулись – кто в Тулузу, кто в Рейнери. Две сестрички, Шон и Киска, нахлебавшись Парижа и проникнувшись к нему отвращением, тоже вернулись на родину. Впрочем, Жанна, низведенная до ранга обычной женщины, больше их и не интересовала. Две старые девы наняли на улице Сомм отличный меблированный особняк и посвятили свою жизнь добрым делам, приятно удивляя всех своей респектабельностью. Гийом в Рейнери по-прежнему наслаждался покоем и семейным уютом и был все так же счастлив, возделывая свой сад на манер Кандида, воспитывая своих детей и обожая свою Мадлен.