Путь дзэн. Истоки, принципы, практика - Алан Уотс

«без переосмысления», без колебаний – это ни в коем случае не предписание, которому нужно подражать. Ибо мы не сможем осуществить такое действие, пока у нас не останется и тени сомнения в том, что просто невозможно поступать иначе. Как говорил Хуанбо,

Люди боятся забыть о собственном уме, опасаясь упасть в пустоту, где не будет ничего, за что можно было бы ухватиться. Они не знают, что пустота – это на самом деле не пустота, а реальный мир Дхармы… Ее невозможно увидеть или найти, постичь с помощью мудрости или знания, объяснить словами, ощутить материально [т. е. объективно] или достичь благодаря достойным свершениям. (14) [140]

Итак, эта невозможность «постичь ум с помощью ума», если ее осознать, и есть «неделание» (увэй), «спокойное сидение, ничего не делая», когда «весна приходит, и трава растет сама по себе». Уму не нужно пытаться отпустить себя или пытаться не пытаться. Это только множит неестественность. Но, если говорить о психологической стратегии, не нужно пытаться избегать неестественности. В доктрине японского мастера Банкэя (1622–1693) ум, неспособный постичь себя, неспособный возникнуть или появиться в сфере символического знания, называется «Нерожденным» (фусё [g]).

Мирянин спросил: «Я очень ценю ваши наставления о Нерожденном, но переосмысление [нянь] по привычке продолжает происходить, из-за чего трудно достичь совершенного согласия с Нерожденным. Как мне полностью в него поверить?»

Банкэй сказал: «Когда ты пытаешься остановить переосмысление, ум останавливающий и ум останавливаемый разделяются, и покой ума не может наступить. Поэтому тебе лучше просто верить, что изначально нет [возможности контролировать с помощью] переосмысления. Однако из-за кармических связей, из-за того, что ты видишь и слышишь, эти мысли появляются и исчезают, но они лишены сущности». (2)

«Отметать появляющиеся мысли – все равно что смывать кровь кровью. Мы остаемся нечистыми, даже если изначальной крови больше не осталось, – и если мы будем и дальше так продолжать, то никогда не очистимся. Это вызвано неведением о нерожденной, неисчезающей и несмущенной природе ума. Когда мы обдумываем эффективную реальность, мы бесконечно вращаемся на колесе рождения и смерти. Необходимо понять, что такие мысли – это лишь временные ментальные конструкции, и не пытаться удержать или отбросить их. Оставьте их в покое, пусть себе приходят и уходят. Это как отражение в зеркале. Чистое зеркало отражает все, что перед ним возникает, но ни одно изображение в нем не задерживается. Ум Будды [т. е. реальный, нерожденный ум] в десять тысяч раз чище зеркала и неописуемо чудесен. В его свете все подобные мысли исчезают без следа. Если верить в такое понимание, какими бы сильными эти мысли ни были, они не смогут причинить вреда». (4) [141]

Это также доктрина Хуанбо, который говорит:

Если утверждается, что есть нечто отдельное от ума, что нужно осознать или чего нужно достичь с помощью ума, [то это указывает на] неспособность понять, что ум и объект его поисков едины. Невозможно найти что-то в уме с помощью ума, потому что даже по прошествии миллионов кальп день успеха никогда не наступит. (10) [142]

Не стоит забывать о социальном контексте дзэн. Это главным образом путь освобождения для тех, кто овладел дисциплинами общественной условности, воспитания индивида группой. Дзэн – это лекарство от побочных эффектов этого воспитания, от ментального паралича и тревожности, возникающих из-за чрезмерного самосознания. Его следует рассматривать на фоне обществ, регулируемых принципами конфуцианства, с их сильным акцентом на собственности и педантичном соблюдении ритуалов. В Японии его следует рассматривать в связи с жестким воспитанием, требуемым для обучения касты самураев, и эмоциональным напряжением, которому подвергались самураи во времена непрекращающихся войн. Будучи лекарством от этих состояний, он не стремится свергнуть условности как таковые, но, напротив, принимает их как данность, что можно видеть в таких проявлениях дзэн, как тяною, или японская «чайная церемония». Поэтому дзэн может быть очень опасным лекарством в социальном контексте, где условности слабые или, наоборот, где присутствует дух открытого восстания против условностей, готовый использовать дзэн в деструктивных целях.

Помня об этом, свободу и естественность дзэн можно рассматривать без утраты перспективы. Общественное воспитание поощряет отождествление ума с фиксированной идеей о себе как способ самоконтроля, и в результате человек думает о себе как о «я» – эго. Таким образом, ментальный центр тяжести переходит от спонтанного, или первичного, ума к образу эго. Тогда сам центр нашей психической жизни отождествляется с механизмом самоконтроля. Становится практически невозможно увидеть, как «я» может отпустить «себя», потому что мое «я» как раз и есть мои привычные попытки цепляться за себя. «Я» оказывается совершенно неспособным на какие-либо ментальные действия, которые не были бы намеренными, нарочитыми и неискренними. Поэтому все, что бы я ни делал, чтобы «отпустить» себя, будет завуалированной формой привычных попыток цепляться. Невозможно намеренно действовать без намерений или целенаправленно действовать спонтанно. Как только для меня становится важным действовать спонтанно, соответствующее намерение только усиливается; я не могу от него избавиться, но это как раз то, что мешает собственному свершению. Это как если бы мне дали лекарство и сказали, что оно не подействует, если во время его приема думать об обезьяне.

Когда я помню о том, что нужно забыть об обезьяне, я оказываюсь в «двойной ловушке», где «делать» – значит «не делать», и наоборот. «Да» означает «нет», а «иди» означает «стой». Тогда ко мне приходит дзэн и спрашивает: «Если ты все время вспоминаешь об обезьяне, делаешь ли ты это целенаправленно?» Другими словами, есть ли у меня намерение действовать намеренно, цель действовать целенаправленно? Я вдруг осознаю, что мое намерение спонтанное или что мое контролирующее «я» – эго – возникает из моего неконтролируемого или естественного «я». В этот момент все махинации эго сходят на нет; оно аннигилируется в собственной ловушке. Я вижу, что невозможно не действовать спонтанно. Ибо то, что я не могу не делать, я делаю спонтанно, но если я при этом пытаюсь это контролировать, я интерпретирую это как принуждение. Как говорил один мастер дзэн, «в этот момент ничего не остается, кроме как хорошенько посмеяться».

В этот момент качество сознания полностью меняется, и я чувствую, что нахожусь в новом мире, где, однако, я жил всегда. Когда я осознаю, что мои произвольные и целенаправленные действия происходят спонтанно, «сами по себе», как дыхание или восприятие звуков и ощущений, я перестаю быть вовлеченным в противоречие попыток действовать спонтанно. Никакого противоречия на самом деле нет, потому что «попытки» и есть «спонтанность». Если это увидеть, чувство принуждения, блокирования или «зацикливания» исчезает. Это как если