Желанная и вероломная - Хизер Грэм

— Спасибо, дружок, — улыбнулся Дэниел.

К нему подошел еще один солдат:

— Моя жена только что прислала мне вязаные носки, а на старой паре еще нет ни дырочки, сэр.

Камерон лукаво хмыкнул. Кто-то дал ему одеяло, потом предложили тонкую манильскую сигару, каких он давненько уже не курил. Поблагодарив сокамерников, он рассказал им о битве при Шарпсбурге и от души посмеялся над «подвигами» соратников.

— Это правда, сэр?

— Как и все в этой жизни. Билли Будэн, — ответил он пареньку, подарившему ему сапоги, — кое-что правда, а кое-что приукрашено. — Он вдруг поморщился: холод застенка, оттого что он сидел прислонившись, усилил боль в растянутой шейной мышце.

— Полковник, тут для вас припасена охапочка соломы — не ахти что, но все-таки… У некоторых из нас родственники в этих местах, так что, подкупив охранников, мы порой получаем кое-какие приятные пустячки.

Дэниел поднялся на ноги и закурил. Он с наслаждением затянулся и снова улыбнулся молодому солдатику, не замечая. что горестные складки у губ делают улыбку совсем невеселой.

— Не беспокойся, друг. Я не собираюсь здесь долго задерживаться. — Он загасил сигару. — Мне еще надо закончить одно дельце.

Холодная ярость в синих глазах явно не соответствовала его спокойному тону.

— Похоже, вы настроены решительно, сэр, — заметил Билли.

— Еще как! Я выберусь отсюда, и ничто меня не остановит!

В камере тотчас все стихло, солдаты теперь глядели на него во все глаза, по всей видимости, испытывая неподдельный страх.

— Благодарю вас, — сказал он уже мягче и печально улыбнулся. — Спасибо за все, но я очень устал. Доброй вам ночи.

Охапку соломы едва ли можно было назвать удобной постелью, впрочем, какая разница? Он был среди своих.

Упав на сено, он, как ни странно, заснул мертвым сном.

В Мэриленд пришла осень. Начали желтеть листья, одевая деревья в красивые красные, желтые и огненно-оранжевые цвета.

Вечерами становилось прохладно, налетал свежий ветерок.

После долгого утомительного дня Келли сидела на крыльце своего дома, наслаждаясь прохладой. Но как бы ни был свеж и нежен ветерок, он не мог развеять одолевавшие ее мысли. Как ни пыталась она убедить себя в том, что приняла единственно правильное решение, ничего не удавалось. В ночи все время звучал голос Дэниела. И его обещание, произнесенное с такой горечью, с такой ненавистью: «Я вернусь…»

Но он явно вернется не скоро, его увезли в тюрьму Олд-Кэпитол в Вашингтоне, и такого заключенного, как он, там будут охранять особенно бдительно. Так ей сказал Эрик.

Она вздрогнула, вспомнив тот вечер, когда Дэниела взяли в плен.

На руки и на ноги ему надели кандалы, один из офицеров забрал себе его сапоги.

Люди Эрика унесли его, а сам он задержался.

Она никогда не забудет тот вечер: ни вынужденное предательство, ни происшедшее после этого.

Эрик навалился на нее, приперев к стене, и с ехидством произнес, что желает получить лишь то, что она с готовностью отдавала врагу.

Она не забыла сковавший ее ужас, когда ей показалось, что он вот-вот осуществит угрозу и прибегнет к насилию.

И откуда только силы взялись! Она мило улыбнулась и, когда он наклонился, вытащила у него из кармана пистолет. Едва он прижался к ней губами, как она нацелила пистолет ему прямо в живот, предупредив, что умеет нажимать на спусковой крючок и сделает это и глазом не моргнув.

Дабни поверил и отскочил от нее с такой поспешностью, что Келли выставила его из дома, пригрозив, что разыщет его командование и расскажет, чем занимается капитан кавалерии.

Эрик ушел, поклявшись рано или поздно отомстить.

Она сползла по стене на пол и плакала, пока не заснула.

Утром стало ясно, что надо как-то жить дальше. Дэниел пробыл с ней не так уж долго.

Впрочем, жизнь и до его появления потеряла всякий смысл.

На следующий день явился еще один солдат. Что ж, если понадобится, то в пистолете Эрика есть еще шесть патронов.

Но этот солдат пришел для того, чтобы возвратить ей несколько голов скота взамен конфискованных. И теперь у нее два поросенка, две лошади, две коровы, коза н несколько десятков цыплят. Уход за животными требовал немало времени, да и огород надо понемногу восстанавливать, несмотря на то что приближалась зима.

В округе, судя по всему, будет явная нехватка кукурузы.

Келли радовалась любой работе, лишь бы отвлечься от мыслей о Дэниеле, о их коротком счастье и долгих страданиях, что выпали на ее долю.

Она пыталась убедить себя, что все к лучшему. Дэниел слишком безрассуден, слишком дерзок, слишком любит рисковать. Продолжай он участвовать в боевых операциях, его наверняка убили бы. Ни один солдат не застрахован от шальной пули, а с его стремлением лезть в самое пекло получить пулю — всего лишь дело времени.

В тюрьме он будет в безопасности.

Впрочем, сам Камерон, никогда бы не согласился с ее точкой зрения. Хотя условия в тюрьме Олд-Кэпитол на самом деле вряд ли так уж отвратительны. Ведь тюрьма находится в самом Вашингтоне, где наверняка немало добропорядочных граждан, которые обязательно потребуют достойного обращения с военнопленными. В конце концов северяне для того и в войну вступили, чтобы доказать, что все американцы — едины.

Но не это главное. Главное — взгляд, которым одарил ее Дэниел на прощание. У нее даже мурашки по спине пробежали.

Келли закрыла глаза, пытаясь стереть из памяти его лицо.

Чтобы жить дальше, надо забыть о том, что произошло.

Девушка вдруг вспомнила про свой печальный долг и, поднявшись на ноги, вернулась в дом. На большом обитом плисом кресле в гостиной лежала скатка молоденького северянина, который умер в ее сарае. Надо переслать его личные вещи родным.

Она перевернула скатку, попробовав мысленно составить послание его семье: «Ваш сын погиб мгновенно, смертью храбрых…»

«А на самом деле он умер в ужасе и страданиях, спрятавшись в моем сарае…»

Нет, не будет она писать правду. Никто не знает правды о смерти этого солдата, кроме нее. И Дэниела.

Ругнувшись вполголоса, она стала развязывать скатку. Если в ней окажутся табак, курительная трубка или игральные карты, она их выбросит. Конечно, на войне никому нет дела до того, что он покуривает или ради удовольствия перекидывается в картишки между боями, но мать всегда хочет гордиться своим сыном.

Поэтому Келли постарается не доставлять ей лишней боли.

Первым, что попалось ей на глаза, стало письмо. Оно явно было написано в спешке, у солдатика не нашлось даже конверта.

Видимо, едва он закончил письмо, прозвучал сигнал «К бою!».